Здесь живу только я - Александр Пелевин

В ДЖАЗОВОМ КЛУБЕЯ жду тебя, девочка. Жду среди этого шума.Я в джазовом клубе. Тону в ослепительной пене.Смотри — постаревшие ангелы в черных костюмахИграют на сцене.И первый трубил в саксофон, и веселье настало.Запела земля. Загремели вдали барабаны.Под бой барабанов упали алмазные скалыНа дно океана.Второй затрубил, и на лбу напряглись его вены,Он выдул себя, как пузырь, изо рта саксофонаИ радугой жидкой забрызгал зеленые стеныС отчаянным звоном.И третий тогда протрубил, и рассыпался вечерНа тысячи мелких осколков ничтожнее пыли,И мы целовали их в губы, хватали за плечи,Пока не остыли.Четвертый трубил, и взлетели хрустальные птицы.Они изменили цвет неба и формы созвездий,Размеры галактик и даже соседские лицаВ ближайшем подъезде.И пятый трубил. И наполнились снегом бокалы.И время заснуло. И сон покатился по крышам.Шестой вострубил. Очень тихо. Безмолвие встало.Никто не услышал.Седьмой вострубил. И я вспомнил, как все это было.Разбилась копилка. Монеты посыпались на пол.Свинья улыбнулась расколотым надвое рылом.Никто не заплакал.Апрель 1920 г.
ПЕСНЯ КРАСНОАРМЕЙЦАВ темноте и при свете тревожного дня, и в ночи, и в беспамятном снеКто-то видит меня, кто-то знает меня, кто-то помнит всегда обо мне.Это родина крепко меня обняла — горяча, ненасытна, нежна,Так тонка ее шея и кожа бела под одеждой из мягкого льна.Этой ночью она усыпила меня, прикоснувшись рукой до лица.Я купался в реке, я увидел коня, он тащил за собой мертвеца.И была его жаркая грива красна, как душистый осенний сумах,И багряным закатом сияла спина, и рубины искрились в глазах.Красный конь искупается в красной реке, отмывая болотную гниль,Наблюдая испуганно, как вдалеке поднимается красная пыль.Из земли выбивая копытом свинец вместо сладко звенящих монет,Он мечтает о том, что однажды мертвец снова сядет ему на хребет.Знает он, что однажды от крепкого сна, вдруг услышав беспомощный крик,Встанут древние люди, похожие на великанов из сказочных книг.Тяжелы их шаги, голоса их — как гром, со звездою у каждого шлем.Все, что было на свете, окажется сном, все, что было ничем — станет всем.Все однажды случится. Все это не зря, и когда-нибудь конь подо мнойОстановится там, где в конце ноября будет пахнуть весенней грозой.Так и будет, и утром последнего дня мы поскачем на красном коне.Ненасытная Родина любит меня и не сможет забыть обо мне.Май 1924 г.
БОЖИЙ ГНЕВЗакат перуанского солнца на шлемах испанских горел.Мы плыли за золотом, славой и ядом отравленных стрел.Под солнцем, чужим и жестоким, под взглядом всевидящих глазМы шли за безумным калекой, и он был сильнее всех нас.И он говорил нам: «Смелее! Мы ужас далеких морей!Мы завтра придем в Эльдорадо по трупам лесных дикарей!Мы станем прекрасной легендой, познаем любовь райских дев.Отныне я ваш полководец. Зовите меня Божий Гнев».Под знаменем божьего гнева мы двигались вниз по реке,И каждый из нас, умирая, распятье сжимал в кулаке.Ликуй, хромоногий калека, настало твое торжество!Отныне он наш полководец. И мы ненавидим его.Май 1925 г.
24.07.1915Мой товарищ лежит у развалин стены, и лицо его стало другим.Наши глотки разодраны и сожжены, в наших легких отравленный дым.Вот пришло это время, пора умирать, мы дожили до этого дня.Вы сегодня убили его и убили меня.Я кусаю платок окровавленным ртом, я ногтями сдираю покров.Как у вас там, германцев, в легенде о том корабле из ногтей мертвецов,Что придет на последнюю битву по льду из обители вечного снаВ ночь расплаты, когда океаны промерзнут до дна.Я хочу, чтобы враг слышал собственный вой и удар моего сапога,Я мечтаю о том, чтобы мертвой рукой дотянуться до шеи врага.Ваши бомбы, винтовки и ваши штыки не помогут вам взять Осовец,Мы еще не узнали, кто здесь настоящий мертвец.Мой товарищ встает, я встаю рядом с ним, мы стоим на сгоревших ногах.Я стреляю сквозь едкий отравленный дым, мне понравилось видеть ваш страх.Мне награда теперь — не кресты на груди, а на ваших могилах кресты,Мне приятно смотреть, как у вас перекошены рты.Кисло-сладкая кровь наполняет мой рот, но мой голос — огонь батарей.Я покинул теперь человеческий род, я уже не из рода людей.Я легенда, я шепот Лесного Царя, я покойник, идущий вперед,Я дракон из пещеры, я призрачный дух из болот.И теперь вы хотите вернуться домой, вас пугает ходячий мертвец.Вы боитесь меня, потому что со мной Мать-Россия и Ужас-Отец.Вы бежите по выжженной вами земле, как бежали когда-то по льду,Вы отправитесь в ад, я поймаю вас даже в аду,И в аду я сожгу ваши души дотла, чтобы снова увидеть ваш страх.К вашим фрау вернутся лишь ваши тела в крепко сбитых немецких гробах.Я сильнее вас всех, и поэтому вы не дождетесь моих похорон.Вот я мертв — и костлявой рукой досылаю патрон.Июль 1925 г.
ТЫ ПРОСНЕШЬСЯ В ПУСТЫНЕТы проснешься в пустыне, где умер безумный пророк,Где сгоревшая тень рассыпается в черный песокИ дрожат вдалекеМиражи: это старые джинны, и это их дом.Ты захочешь до них добежать и спросить обо всем,Но уснешь на пескеИ проснешься в трамвае, идущем вдоль старых домов,По изогнутым улицам, мимо высоких мостов,По звенящей дуге.Но когда в голове прозвучит самый важный вопрос,Ты уснешь под размеренный грохот трамвайных колесИ проснешься в тайге,Где охотник, сошедший с ума от столетней тоски,Напевает веселую песню у черной рекиС перекошенным ртом.Он расскажет тебе о природе нетленных мощейЧто длинней человеческой памяти память вещейИ о чем-то другом,Но об этом ты сразу забудешь. Легки твои сны.Декорации их бесконечны, их фазы видныПо движениям век.Ты увидишь меня: расскажу тебе все, что узналО стране белокурых гигантов, заснеженных скал,Водопадов и рек.И еще расскажу, почему не проснуться во сне,Почему искажается вечность в трамвайном окнеБезобразной кривой.Не спеши. Это будет зимой. Будет сильный мороз.Просыпаясь в постели, ты вспомнишь тот самый вопросИ окажешься мной.Сентябрь 1925 г.