Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

учесть, что хозяйки только здесь покупали лекарства, она сошла бы и за аптеку, с другой стороны, судя по огромным вьюкам, козлам и пилам, которые часто можно было видеть перед лавкой, да глядя на сидящих в лавке пьяных банатчан, приходилось признать, что заведение кир Гераса больше всего смахивало на питейное заведение.

Но именно поэтому дела кир Гераса шли хорошо и в лавке у него всегда было полно покупателей; одни выходили, другие входили. Да и умел он к тому же заманить и привлечь покупателей — особенно женщин-служанок, — нередко пустяковым подарком, а чаще, вернее говоря, всегда — сладкими речами. Вздохнет, бывало, увидев в лавке хорошенькую девицу или вдовушку, и скажет, будто про себя: «Эх, плохо в доме без женской руки». А замужняя придет — кир Герас опять вздыхает и говорит покупательнице что-нибудь другое, но не менее приятное, вроде: «Эх, возьму ружье, уйду в гайдуки…» А та, бывало, спросит, куда он уйдет, и слышит в ответ: «В горы уйду, разбойником стану». А спросит она, почему он так сделает, ответит, что из-за ее мужа, которого ненавидит, а за что ненавидит — он и сырой земле не расскажет. Следующую покупательницу встречает новыми любезностями, но уже совсем в другом духе: «В монахи уйду, монастырь построю!» Но это вовсе не мешало ему понемногу обвешивать каждую покупательницу, даже самую красивую. И все же эти медоточивые речи делали свое дело: и хозяйки и служанки слетались к кир Герасу в лавку, точно мухи на сахар.

Плохо ли, хорошо ли шла торговля в других лавках, у кир Гераса всегда было полно покупателей; много их было и до обеда, а больше всего к вечеру, перед ужином, когда грузчики-боснийцы и пильщики-банатчане возвращались с работы домой.

В это время перед лавкой кир Гераса полно вьюков, пил и козел. В самой лавке сидят пильщики и попивают ракию, а их жены — ликер и разговаривают, с горечью вспоминая о том, кем были и кем стали! И если бы это действительно интересовало кир Гераса, как он изображал, слушая их, он узнал бы от своих завсегдатаев много занимательных историй. Ведь кто только тут не бывал! Приходили разорившиеся богачи, что разъезжали когда-то на четверках лошадей, покупали, продавали (а то и крали!) коней; приходили люди, наслаждавшиеся безоблачным счастьем супружеской жизни до тех пор, пока в одну прекрасную ночь жена (Соса, Сара или Рахиль) не исчезала бесследно с каким-нибудь унтером. Искал тут пристанища и тот, кто спьяну пырнул в свое время приятеля, много лет отбыл за это на каторге, а вернувшись, узнал, что разорен и потерял жену. И что такому оставалось, кроме как — котомку за спину да в Срем, сначала возчиком, потом сторожем на виноградники; а на последние три форинта купить пилу с напильником и вернуться в Сербию… И теперь еще вздыхает по своим вороным да по скрывшейся жене. Но сидя здесь за чаркой ракии, он говорит, утешая себя, как истинный философ: «Не дай, боже, чего худшего, а так можно протянуть хоть до самой смерти».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

которая является продолжением предыдущей. Из нее станет ясно, каким был кир Герас как эллин, как верующий и как хозяин дома

Подобные истории и слушал ежедневно кир Герас, каждый день узнавая что-то новое и удивительное, но не запоминал, следя больше за тем, чтобы чарки у посетителей не стояли пустыми, да стараясь не забыть, кто сколько выпил. Но все же была ему и польза от таких разговоров, потому что дни проходили приятно и легко. За это и любил он будни, когда время текло незаметно, гораздо быстрее и приятнее, чем по воскресеньям и в праздники.

В праздники ему было тяжело, и самым трудным, прямо-таки бесконечным казался день святого Саввы{38}, четырнадцатого января. Ни у него, ни у живших в Белграде многочисленных греков и валахов никак не укладывалось в голове, что и этот день нужно праздновать и славить. В бытность свою учеником и приказчиком кир Герас лишь удивлялся этому, а став хозяином, уже не только удивлялся но и злился. Кир Герас постоянно забывал про этот день — в греческом календаре он не был отмечен ни черным, ни красным, — а когда в канун праздника ему напоминали об этом, он, посопев, говорил, склонив голову набок и слегка прищурясь:

— Откуда может взяться сербский святой? Серб — и вдруг святой! — И начнет перебирать по пальцам: — Есть святые Агиос Сасонтиос, Илариос, Агиос Агапиос, Поликарпос; есть Агиос Тарасиос, Фефрониос; есть и святой Савва — только Иерусалимский, да, Иерусалимский, а не Новопазарский! Такие святые есть, и могут быть, — их имена известны… но Растко, Рацко… Как может Рацко быть святым? «Святой Рацко» — как это звучит? Да вот, смотрите, — говорит он, вынося греческий календарь. Все вместе ищут святого Растко и, конечно, не находят. — Видите — нет его, нет! Потому и нет, что не сопричтен к лику святых! — говорит кир Герас, сердито захлопывая календарь. — Не сопричтен!.. Чтобы серб стал вдруг отшельником, святым чудотворцем, великомучеником и угодником божьим! Какое он чудо сотворил? Убил змия, как святой Георгий? Нет! Или бесстрашно прошел по морю, как по суше, подобно святому Николаю? Нет!.. Простоял двадцать лет на одной ноге, как Симеон Столпник? Нет… Или благословил маслину, превратив ее в божье дерево, и проклял смоковницу за бесплодие? Или принудил дьявола изблевать шестерых поеденных им детей сестры Мелелии, как это сделал святой Сысой? Нет! Не может, поэтому и не сопричтен!.. Разве дано это сербу? Не дано! — сам себе отвечает кир Герас — В самом деле, как может серб стать святым?..

Так беседуют греки и, подстрекаемые кир Герасом, восстают против канонов и канонизированных святых, не идут в церковь, делая вид, что забыли о празднике, но все же не смеют открыть в этот день лавки, памятуя о том, как князь Милош забрал у каждого из них по нескольку окк воска и ладана. И теперь, правда не без воркотни, уже со дня святого Стефана-архидьякона они начинают спрашивать у соседей-сербов: «Когда там у вас этот святой Савва празднуется?» А наступает праздник, они закрывают лавки и, сидя там взаперти, зло предрекают последний день святой православной церкви.

Таким образом, все праздничные и воскресные дни для кир Гераса были самыми трудными, как и для любого делового и старательного человека, считающего, что время — деньги, а безделье — расточительство и гибель. В такие дни кир Герас чувствовал себя совершенно одиноким, потому что не держал не только приказчиков, но даже мальчиков — не из скупости, как