Дочь полковника - Ричард Олдингтон

Некоторое время он болтался по улочкам, не зная, что предпринять, и опасаясь, что Бесс и фермера Ривза вместе ему никак не одолеть — фермер, хотя и сластолюбец, мускулатурой обделен отнюдь не был. Мистер Ригли выпил пинту пива, однако решимости не обрел и в глубокой озадаченности прошел селение из конца в конец. Но Господь, упование праведника, ему поспособствовал. Когда он вновь направился к коттеджу Греха, навстречу ему показалась запряженная резвым жеребчиком, заляпанная грязью двуколка с миссис Ригли и фермером. Миссис Ригли блистала нарядом и, как говорится, вся сияла. Мистер Ригли еще издали отчаянно и обличающе замахал руками, крича, чтобы они остановились. Миссис Ригли что-то сказала фермеру, и тот разразился презрительным хохотом по адресу мистера Ригли. Оскорбленный до глубины души Человек Чести и Тонких Чувств выхватил из кармана половинку кирпича и с исступленной энергией швырнул ее в направлении двуколки. Направленный Божественным Провидением кирпич сокрушил левую скулу фермера Ривза именно в ту секунду, когда автомобиль Маккола, украшенный присутствием Джорджи, почти поравнялся с жеребчиком. Последовала поразительная по своей хаотичности сцена. Фермер Ривз, обливаясь кровью, рухнул без чувств на дорогу; миссис Ригли перемежала вопли отчаяния кощунственными эпитетами по адресу своего законного супруга; проходивший мимо школьник на каникулах воскликнул, не сдержав восхищения: «Отличный бросок, сэр, отличный!»; из соседних домов высыпали люди, ухватили жеребчика под уздцы и окружили распростертого на земле прелюбодея; Маккол остановил автомобиль и с чемоданчиком в руке начал проталкиваться к пострадавшему; Джорджи следовала за ним по пятам. Мистер Ригли простоял несколько мгновений, пораженно созерцая сперва с изумлением и радостью, а затем с тревогой и ужасом недвижное и, видимо, мертвое тело, после чего повернулся и бежал, весь бледный и трепещущий.

Все говорили разом, задавали вопросы, не получали ответа, испускали бесполезные восклицания. Миссис Ригли продолжала вопить и сыпать проклятиями, на редкость сочными в своей непристойности, которая заставила Джорджи содрогнуться даже больше, чем вид крови, пролитой штатским. Маккол начал распоряжаться. Четырем из вездесущих безработных он приказал отнести фермера Ривза в ближайший дом, а пятый получил распоряжение отвести занервничавшего жеребчика назад в конюшню. Миссис Ригли он сурово велел замолчать. В ответ она назвала его низким бесчувственным скотом, залилась слезами и попросила, чтобы ее похоронили в одной могиле с возлюбленным. Тем временем доктор отослал Джорджи в автомобиль дожидаться его там.

Джорджи не очень нравилось сидеть одной посреди незнакомого селения — как они все смотрят! Тем не менее их неодобрительное разглядывание она выдержала с полным достоинством: почему-то, сидя в автомобиле, преисполняешься пренебрежения к шарящим по тебе глазам, какого невозможно почувствовать, если сидишь просто на придорожном камне. Маккол отсутствовал очень долго — во всяком случае, так показалось ей. Наконец он вернулся с сердитым лицом и завел автомобиль излишне резко.

— Я этими людишками по горло сыт, — сказал он. — Живут, как свиньи, а страховой врач — их раб. И даже «спасибо» не услышишь.

— Но как он? — робко осведомилась Джорджи. — Он не убит? Нет?

— Господи, конечно нет! Пришел в себя еще при мне. Но ничего хорошего: сломана челюсть, и, боюсь, он может лишиться глаза.

— Ах! — Джорджи благовоспитанно содрогнулась при мысли о чужой боли. — Бедненький, как ужасно! Почему тот другой решился на такую страшную вещь?

Маккол заколебался — обязан ли врач просвещать? Ну, ей не помешает узнать кое-что о подлинной жизни: может, научится в будущем остерегаться вкрадчивых подлецов вроде Перфлита.

— Камень бросил Ригли, муж этой женщины, — сказал он медленно. — А бросил он его в человека, который содержит ее и часть их детей.

— Ах, как ужасно! — повторила Джорджи, вновь благовоспитанно содрогнувшись. На этот раз от девичьей стыдливости.

— Разве вы ничего про это не слышали? Да, ведь вы уезжали! Скандальнейшее было происшествие.

— Она… она оставила своего мужа, — спросила Джорджи, еле дыша от волнения, — и поселилась у другого мужчины?

— Да.

— Как ужасно она поступила! И каким мерзавцем должен быть этот другой! И какое горе для бедненького Ригли! Разумеется, — продолжала она добросовестно, — я не одобряю, что он пытался вот так убить этого другого, но считаю, в подобных случаях есть все оправдания. А вот женщина, я считаю, должна понести наказание. Только дурная женщина способна на такой поступок.

— Хм? — Маккол, вспомнив о Перфлите, скосил глаза, но увидел лишь выражение абсолютно добродетельного негодования. — Не думаю, что ее можно как-то наказать, но не удивлюсь, если Ригли получит три месяца за нанесение телесных повреждений.

— Не может быть! Вы правда так думаете? Но неужели они не поймут, как должен он был любить ее и страдать, если решился на подобное.

— Ну, не знаю. Видите ли, мистер Ригли тоже не такая уж ходячая добродетель, и его жена, если захочет, может устроить ему крупные неприятности.

— Какая жалость! Это ведь до ужаса несправедливо! Ну пусть он пил, но все-таки, я считаю, у нее не было права вот так его бросить!

Джорджи стояла за серьезность намерений и за то, чтобы люди с серьезными намерениями держались вместе, пока смерть их да не разлучит. И совершенно очевидно, раз уж отыскать мужчину с серьезными намерениями не так-то просто, бросать его ради другого, чьи намерения могли оказаться вовсе не серьезными, значило поступить с глупой и мотовской нерасчетливостью. Маккол подумал, что она принадлежит к породе жен с бульдожьей хваткой.

— Нет, дело не в пьянстве, хотя не сомневаюсь, что этот джентльмен не откажется от стаканчика крепкого напитка. Я имел в виду что-то, к чему закон относится более сурово.

— Но что же?

Маккол снял руку с рулевого колеса и потер рукавицей подбородок.

— Мне трудно найти подходящие выражения, но по слухам… и я не сомневаюсь в их истинности… этот добродетельный супруг, которого вы так жалеете, не брезговал жить на безнравственные заработки своей жены.

— Безнравственные заработки? — спросила Джорджи с приятным волнением, заинтригованная тем, что и заработки могут быть безнравственными. — А что это такое?

— Вы правда не знаете?

— Нет.

Маккол присвистнул.

— Чтоб мне пусто было! Значит, все еще одна половина человечества не ведает, как живет другая!

— Я знаю, что я ужасно невежественная, — жалобно сказала Джорджи, — но как может девушка узнать что-то о жизни, безнравственности и других важных вещах? Спрашивать папу и маму мне не хочется, хотя у меня столько вопросов! А другие девушки только глупо хихикают, а священники всегда говорят, что приличных девушек следует отгораживать от мира. Но я не хочу, чтобы меня отгораживали от мира, я хочу знать о нем!

— Ну что же, вполне естественно, — заметил Маккол, несколько удивленный таким взрывом. — Но мне казалось, — добавил он злокозненно, — что вы должны были много почерпнуть у нашего общего друга Перфлита.