Мое большое маленькое Я - Фабио Воло

Никто так и не вышел ко мне в коридор. Я спустился в вестибюль больницы и пошел к кофейному автомату. В зале много самых разных больных. Все одеты или в спортивные костюмы, или в пижамы. Некоторые больные в пижамах представляют просто жалкое зрелище. Здесь, например, расхаживает один синьор в белой пижаме с коричневым узором, напоминающим медали или монеты, и с эластичными манжетами того же цвета на запястьях и щиколотках. Довершают его ансамбль белые носки и кожаные шлепанцы, разумеется коричневого цвета. Я думаю, что так одеваться может только человек, который дома садится есть в одиночестве и накрывает скатертью лишь половину стола. Есть ли что-то более печальное, чем обед в одиночестве за столом, накрытым вдвое сложенной скатертью?

От кофе из автоматов у меня начинается сильное сердцебиение, поэтому я решаю взять чай. Тип, стоявший впереди меня, наверняка взял себе кофе, потому что, когда я отпил глоток чая, в нем чувствовался кофейный привкус.

Я все думаю о своей жизни в последние годы. Я рад, что перестал смотреть на мир под одним и тем же углом зрения, научился разбираться в людях и узнавать в них самого себя. И самое главное, я научился при встречах с людьми относиться к ним непредвзято и старался понять не только другого человека, но и ту новую часть самого себя, которую я недавно открыл для жизни.

И тут я вспомнил о чувствах, которые мне пришлось пережить, когда однажды вечером после долгого отсутствия снова пришел на площадь, откуда в свое время убежал Федерико.

Тогда я еще не возобновил интимные отношения с Франческой.

На площади было много прекрасно одетых симпатичных девушек, но ни в одной из них не было того света, который излучала Франческа или Софи. У каждой девушки было хорошенькое личико, но какое-то заурядно-однообразное, без изюминки, без оригинального колорита. Девушки были разные, но в чем-то удивительно похожие. И молодые люди, казалось, сошли с конвейерной ленты. Создавалось впечатление, что ты попал на склад аналогичных товаров.

Все, как и год назад, когда я видел их в последний раз, держали стакан в руке. Все были моими давними друзьями, за исключением стайки молодых людей, представителей нового поколения. Те вообще были все на одно лицо: очки, прически, ремни, переливающиеся джемперы, плотно облегающие тело. Других перемен я не заметил, если не считать того, что я в их глазах был немного странным. Они решили, что я после смерти Федерико стал сам не свой, что, возможно, я свихнулся. По их мнению, у меня крыша поехала, я все время завожу странные разговоры и, вообще, со мной трудно общаться. В действительности я не был странным и не вел полоумных речей, мне просто хотелось поделиться с ними моими впечатлениями, но я не мог описать им то, что мне пришлось пережить, потому что объяснить это невозможно, это надо испытать на собственном опыте. Поскольку мои слова до них не доходили, я перестал рассказывать им о своей жизни. Поиск жизненного пути — это личное дело каждого, оно требует уединения, если на этот поиск отправляются вдвоем, то путь превращается в загородную прогулку. К тому же многие из них даже не слушали меня. Они помнили, каким я был раньше, старый образ настолько укоренился в их памяти, что не позволял им увидеть во мне нового человека; они не слышали то, что я им говорил. В глазах большинства я остался таким же, как и прежде. На всю жизнь. Они даже не хотели задуматься над тем, что человек может измениться. Для них это было невозможно. По их мнению, если кто-то ведет себя не так, как прежде, значит, он притворяется. Тот, кто не способен измениться, с трудом поверит, что другой человек может это сделать. В тот вечер меня много раз спрашивали, есть ли у меня невеста, а узнав, что невесты у меня нет, говорили, что я, видно, еще не встретил свою женщину, или заявляли, что я слишком высокого о себе мнения. Каждый человек, с которым ты встречаешься, становится другим вариантом тебя самого. В тот вечер я молча наблюдал за давними друзьями, я ни с кем не вступал в разговоры, но весь вечер во мне не умолкал осуждающий их голос.

Бог никогда не создает двух одинаковых людей. Но, глядя на толпу на площади, сразу же бросалось в глаза, сколько сил тратили одни, чтобы стать похожими на других. Я видел перед собой не картины, а эстампы и плакаты. Одинаковые прически, очки, пряжки ремней, ботинки. Но сколько отчаяния пряталось за излишне непринужденными жестами присутствующих, сколько одиночества скрывалось за их хохотом. И сколько однотипных машин припарковано за площадью.