Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

Основывалась эта идеология, прежде всего, на фактах, доказывающих величие русской нации. И наиболее вопиющим из этих фактов является победа в Великой Отечественной войне. И так, год за годом нагнетая пафос вокруг дня Победы, действующая власть превратила войну в новую государственную религию. Великая Отечественная – это то самое звено, которое связывает всех жителей нашей страны, вне зависимости от их национальности, политических убеждений и вероисповедания.

За богохульство сегодня не так просто получить по морде, если речь идёт не об исламе, конечно, но далеко не во всех регионах это будет иметь значение. За оскорбление власти тоже в морду бьют далеко не везде.

Но попробуйте-ка поглумитесь над подвигом советских солдат-победителей. Попробуйте пошутить над ветеранами, и вы пожнёте бурю. Такое не простят ни русские, ни башкиры, ни православные, ни атеисты, ни коммунисты, ни либералы.

Война объединила советский народ в 1941 году, и она продолжает объединять его до сих пор.

В гордости за свой великий подвиг русский народ готов на многие глупости – из самых благих побуждений, которыми вытоптана дорога в ад. И в данном случае дорога в ад пролегает через патриотизм.

Возможно, я что-то упустил в этом мире, но меня всегда настораживали любые массовые проявления чувств, в первую очередь постоянные, как патриотизм, вера и преклонение перед рок-идолами.

Но наряду с постоянным коллективным бессознательным нередки и сезонные настроения, например, чувство гордости за советских героев-победителей в день Победы, неистовый аскетизм в пору Великого поста, истерия по футболу во время чемпионата мира или джентельменство по случаю 8 марта. И всё же был один праздник в году, когда и меня пробирало до глубины души, и я чувствовал себя как-то иначе, по-доброму, сказочно.

Разумеется, я говорю про Новый год.

В пору, когда облетевшие бурые листья окутывает белый саван, реки сковывает ледяная кайма, а солнце прячется за непроницаемым слоем свинцового неба, когда дни съёживаются от холода, а человек закутывает своё хрупкое тело в десятки внешних оболочек, ему просто необходим источник света, который будет согревать его изнутри.

Неспроста христианство прижилось именно в северных странах. На Ближнем Востоке, где никогда не бывает по-настоящему холодно, людям не нужен какой-то внешний гандикап праздничного настроения в виде Рождества и Нового года.

Но, когда северный ветер завывает свой реквием, когда жизнь отступает перед белой, словно докторский халат, мглой, окутывающей человека, тот имеет все шансы впасть в депрессию или сойти с ума.

И дабы не допустить подобного исхода, великие мудрецы прошлого подарили нам Рождество: напоминание, что именно в эту пору, на исходе надежд, в мир пришёл великий учитель, мессия, бог.

Зарождение новой жизни всегда будоражит сознание, даже если эта жизнь зарождается в холодильнике. А рождение жизни божественной будоражит просто божественно.

И этим с удовольствием пользуются десятки тысяч маркетологов по всему миру: добрый бородатый дедушка, который не боится зимы, впаривает людям кровь Микки-Мауса, ёлочные игрушки, гирлянды и прочую дребедень, которая создаст ощущение праздника, а сам потом целый год будет пылиться в коробке на шкафу. Кофейни начинают предлагать имбирно-пряничный латте, а магазины соревнуются друг с другом, продавая замёрзшим посетителям одежду с оленями, снеговиками и Дедом Морозом.

В двадцатых числах декабря вернулся Илюха.

Его возвращение было для меня подобно зажжению Вифлеемской звезды, и я чувствовал себя уж если не апостолом, то Мельхиором, или, на худой конец, Валтасаром.

В субботу, за неделю до зимних каникул, было так холодно, что я грешным делом подумывал пропустить поинт, как иной праведник помышляет о том, чтобы не сходить в церковь в непогожее воскресенье. Однако накануне мама обмолвилась, что они с Игорем хотят провести выходные дома, – это означало, что мне лучше всего свалить, – желательно, к дяде Грише.

Увы, дядя Гриша уехал в горы кататься на сноуборде. Тем не менее, когда я позвонил ему, он согласился подтвердить, что проводит выходные вместе со мной, если мама спросит об этом.

Носить зимой рваные штаны я не решался: сквозь дырки выглядывали подштанники, а я был в том возрасте, когда этот предмет одежды считается постыдным и недопустимым в гардеробе уважающего себя мужчины.

Тем не менее, дабы не морозить жопу, я всё-таки надел кальсоны, на них – утеплённые джины (я уже успел к тому моменту украсить их парой нашивок и налепить английских булавок), под балахон с заключённой в круг буквой А я надел свитер, а сверху – «аляску» с нашивкой Punks not dead, закрывавшей дырку. Осенние «гриндарсы» я носил с шерстяными носками, – ботинки немного жали, зато ногам было не так уж и холодно. Несмотря на все стереотипы, в такую погоду я не мог отказаться от шапки: однажды вечером с помощью иглы и красной нитки я превратил обыкновенную «пидорку» в андеграундный головной убор, где было кривыми буквами вышито «No gods, no masters». Примерно так выглядел прикид панка, которому, словно маленькой ёлочке, холодно зимой.

Встретив на поинте Илюху в обществе Ленор и Димки, я не мог не отметить, с каким одобрением на меня посмотрел мой друг.

«Всё-таки не зря я потратил вечер, вышивая эту надпись на шапке», – подумал я.

Илюха был очень увлечён разговором с ребятами, – он рассказывал, как съездил в Питер, где побывал и какие приключения случились с ним в этом сказочном городе. Пока он говорил, я думал, что мне тоже непременно нужно будет съездить в Питер. Конечно же, не сейчас, но как-нибудь потом. Может быть, следующим летом или через год, но это точно нужно будет сделать.

– Слушайте, что-то холодно и народу никого нет, – сказал Илюха. – Давайте затусим у меня.

Его предложение было с радостью принято.

Илюха снимал двухкомнатную квартиру в одном из переулков возле Большой Никитской. Квартира, скажу прямо, не знала ремонта со времён товарища Брежнева – тех времён, когда у Леонида Ильича было только три звезды. И тем не менее это была квартира Илюхи – его собственная квартира.

Конечно, квартира была не его, но зато он мог пойти в душ и стоять под ним, сколько вздумается, мог проводить время в любой комнате, мог когда угодно пойти на кухню и приготовить любые блюда по своему усмотрению, мог как угодно расставлять мебель и даже мог приглашать людей в гости. Здесь не было родителей, не было правил, не было сдерживающих факторов. Здесь он мог быть кем угодно и делать что угодно.

И этот факт не мог не произвести на меня должного впечатления.

За исключением Насти, которую я не видел с того самого вечера, когда потерпел сокрушительное фиаско перед самим собой, все остальные ребята с поинта жили с родителями. Панк-рок был их протестом против тех норм, которые им навязывались. И большинство этих норм было связано с тем, что подросткам, которые начали осознавать свою индивидуальность и исключительность, приходилось мириться со взглядами на этот мир других людей, – и от этих людей зависела жизнь моих товарищей. Человек не может быть хозяином своей жизни до тех пор, пока он не хозяин у себя дома. И если, став взрослым, он продолжает идти на поводу пускай даже у самых близких людей, то тем самым он ставит себя в зависимое положение и незаметно для себя теряет свою индивидуальность, которая естественным путём размывается в нормах окружающей действительности.

Илья был свободен от всех этих частностей, и потому я ещё более чем когда-либо восхитился им.

Мы принесли с собой пару бутылок портвейна, кока-колу, батон хлеба и докторскую колбасу. Разлив портвейн по стаканам, Илюха предложил нам немного перекусить. Оказалось, что у него есть пачка пельменей, которая под наши одобрительные возгласы была пущена в производство.

После обеда, когда по стаканам была разлита третья бутылка портвейна, извлечённая из закромов Родины, разговор плавно перетёк к рассуждениям о государственном устройстве. По большому счёту, это был типичный кухонный разговор – одна из излюбленных забав советского народа. Я неспроста называю наш народ советским, ведь несмотря на изменение флага, герба, идеологии