История одной семьи - Роза Вентрелла

Остаток рождественских каникул я разрывалась на части между эйфорическим возбуждением и чувством вины. Становилось особенно больно, когда я думала о матери. Не разобью ли я ей сердце? И поймет ли она меня, хотя бы потом? Когда я встречалась взглядом с папой, то уже не испытывала ненависти к нему, скорее что-то сродни триумфу. Как будто говорила: «Вот сейчас я покажу вам, кто тут на самом деле главный». Деревенский воздух оказался целебным для моего настроения и цвета лица. В солнечные дни я гуляла среди оливковых рощ и фруктовых деревьев, издалека наблюдая за курами и свиньями. Я смотрела, как работают дядя Альдо и тетя Кармела, часами гнувшие спину над красноватой землей. В день отъезда мы снова собрались в гостиной, чтобы отпраздновать Крещение. Я чувствовала оцепенение от мысли, что последний раз сижу за столом с мамой и папой. Бабушка вышла из кухни, окутанная облаком запахов: базилик, душица, розмарин, — и когда она подняла крышку большого глиняного горшка, аромат соуса разнесся по всей столовой. Папа пришел следом за бабушкой Ассунтой. Я видела, как он появился из белого квадрата света с кухни с целым блюдом дымящихся отбивных.

— Я добавила немного перца чили: очень уж холодно, надо нам согреться, — пояснила бабушка.

Я помогла ей положить на каждый кусочек мяса зубчик чеснока, щепотку петрушки и тертого сыра, приправленного перцем. Потом свернула рулетики, закрепила зубочистками. Мне нравилось хлопотать с бабушкой на кухне: она всегда была готова поделиться каким-нибудь особенным умением.

— У поваров золотые руки! — воскликнул дядя Альдо, как только попробовал отбивную.

— Мария хороша во всем, — отозвался папа.

Зачем он так себя вел? Почему показывал только свою привлекательную сторону, которую мне трудно было ненавидеть? Мама потупилась, губы у нее мелко задрожали, на глазах выступили слезы.

— Это все перец чили, — сказала она, — такой он жгучий.

Днем взошло теплое, почти весеннее солнце. Мы загрузили машину маслом, вином, домашним мясом и фруктами, и я как никогда крепко обняла бабушку, почувствовав мягкость ее щек и больших грудей, прижимающихся ко мне.

— Приезжай к нам почаще, — попросила она, сдерживая слезы.

Я кивнула, но знала, что не приеду, как знала и то, что странное волшебство, царившее вокруг в последние дни, исчезнет, стоит мне только переступить порог нашего дома.

Почти стемнело, когда мы покинули Чериньолу. Щебетали птицы, словно на дворе стоял март. Едва мы выехали со двора и нашим глазам открылся вид на лес, пейзаж показался почти райским. Мы ехали по шоссе молча. А уже на подъезде к Бари меня охватила дремота. Я бы с радостью легла в кровать и не просыпалась до самой встречи с Микеле.

Но с моим отцом по пути произошла своего рода метаморфоза. Когда до дома оставалось несколько километров, его молчание сменилось обычными высокомерными и самонадеянными фразами. Слова полились отвратительной симфонией, вертящейся вокруг одной темы, монотонно и неприязненно. Стоило оказаться около дома, как папины жесты и выражение лица тоже изменились, стали агрессивными: «Доставай масло, налей вина, иди сюда, положи туда, дура, ты ничего не понимаешь».

Когда я вошла в дом, у меня сложилось впечатление, что последние две недели были всего лишь долгим сном. Я помогла маме расставить по местам продукты, долго умывалась, пытаясь проснуться от этого кошмара. Пожелав матери спокойной ночи, уже в дверях своей комнаты я повернулась к ней. Комок в горле почти не давал мне дышать. Потом я шагнула к маме и порывисто обняла ее.

— Я люблю тебя, — сказала я, явно застигнув маму врасплох.

Она заправила прядь волос мне за ухо и спокойно ответила:

— Я тебя тоже люблю.

Мама не могла знать, что я предам ее, оставлю одну уживаться с отцом и пытаться погасить его гнев. Я зашла в комнату и сложила в рюкзак кое-что из одежды. У меня было всего десять тысяч лир, и я положила их в карман пальто, затем села на кровать и написала длинное письмо матери, надеясь, что она поймет сделанный мною выбор. В конце концов, мне было примерно столько же, сколько и ей, когда она вышла замуж за моего отца. Я не прощалась, я планировала вернуться, но мне нужно было дать папе время смириться с моим решением. Отца я в письме даже не упомянула и, что самое невероятное, сама этого не заметила. Я решила положить письмо в карман юбки, которую мама собиралась надеть на следующее утро, повесив ее на стуле в кухне. Потом я улеглась в кровать, не раздеваясь и зная, что под подушкой меня ждет целый клубок призраков.