Плагиат - Вячеслав Пьецух

— Как хочешь крутись, товарищ Болтиков, а я у себя такого оппортунизма не допущу. Я обязан во всей чистоте довести пролетариат до лучезарного завтра, а это означает, что я не должен дать ему забуреть. Если он, гад такой, забуреет, то с легким сердцем забудет про заветы великих учителей, и это уже будет не самый передовой класс планеты, а мелкобуржуазная масса, далекая от борьбы. В черном теле мы обязаны держать дорогой наш пролетариат, потому что это мобилизует. Короче говоря, я удивляюсь на тебя, товарищ Болтиков, что ты сеешь такие чуждые настроения.

Потом Милославскому еще и другое не понравилось, причем куда пуще первого не понравилось: именно то, что Болтиков приобрел в Глупове широкую популярность как человек одновременно и энергичный, и попечительный, — и даже до Льва Александровича дошел слух, что глуповцы нацеливаются избрать инженера новым председателем горсовета. Это дело он посчитал прямым подрывом власти трудящихся на местах, но вовсе не потому что ревновал к Болтикову эту власть, а потому что, пройдя в свое время огонь, воду и медные трубы, пришел к такому неискоренимому убеждению: никто так тонко не знает повадок глуповцев, их нужд и чаяний, а главное, путей реализации учения на данном человеческом материале, как Лев Александрович Милославский. Немудрено, что посему болтиковская популярность представлялась ему до какой-то степени подрывной, особенно в свете заигрывания с массами посредством попечительства, и он решил пресечь ее в корне, так сказать, на всякий несчастный случай. Тем более что чудо уже свершилось, посреди города стояла чудесная красильная фабрика имени XI-летия Великого Октября, и в интересах дальнейшего социалистического строительства следовало максимально сконцентрировать на председательском счету заслуги перед народом.

Итак, в ночь перед освобождением из-под фактического ареста с инженером Болтиковым стрясся несчастный случай: он зачем-то залез на видообзорную каланчу, свалился с нее и разбился насмерть. Проломленный-Голованов, начавший следствие по этому делу, в конце концов пришел к заключению, что виною всему нервное перенапряжение, раскаяние в мягкотелости и кое-каких организационных провалах, которые не позволили завершить строительство красильного предприятия в двадцать четыре часа, а также горячительные напитки. Именем инженера Болтикова назвали в Глупове переулок — на том и кончилось это дело. В результате по всем статьям председатель Милославский своего добился: главное, сооружение фабрики в сверхъестественно ударные сроки произвело на глуповцев сильное впечатление, и они действительно заподозрили, что Лев Александрович не просто способен на чудеса, но что он сам есть чудо в известной мере.

И тем не менее несчастный случай с инженером Болтиковым вызвал в городе некоторое брожение, потому что было неясно, каким образом даже талантливый инженер мог отпереть отечественный амбарный замок, оторвать без посторонней помощи осиновые доски и зачем он вообще забрался на каланчу. Это брожение сильно огорчило Льва Александровича, поскольку оно выявляло шатание относительно установок и, так сказать, отвлекающие взгляды по сторонам, в то время как только неукоснительный и ясный взгляд в будущее гарантировал осуществление великих предначертаний. А тут еще пролетарский поэт Бессчастный взял моду печатать в «Красном патриоте» двусмысленные стихи, например:

Тихо вокруг, никого у реки.

Вдруг звон раздается — то звон оплеухи

От справедливой тяжелой руки…

В общем, нужно было принимать меры строгости, чтобы держать население Глупова в соответствующей струне. Страху нужно было нагнать на город посредством каких-нибудь стремительно-жестких мероприятий, к которым глуповцы всегда с пониманием относились и которые опять же сработали бы на абсолютный авторитет. И вот в преддверии одного из новых, советских праздников, то ли 8 Марта, то ли 23 февраля, председатель Милославский выступил перед рабочими красильной фабрики с незабвенной речью.

— Это как же, товарищи, называется?! — начал он. — Повсюду в стране идет яростное очищение рядов от чуждого элемента, а у нас тут, как говорится, тишь, гладь, божья благодать… По-моему, это называется саботаж политической работы среди широких слоев трудящихся, поскольку социалистическое строительство — это битва, а у вас ее почему-то не происходит. Вот почему она у вас не происходит?! Я скажу почему… Потому что вы тут развели круговую поруку, богадельню и мягкотелость! Вы хорошо устроились, ребята: ни классовых врагов у вас нет, ни тайных злопыхателей, ни отщепенцев, ни прочих ползучих гадов, которые только и думают, как бы подкузьмить мировому пролетариату. А между тем должны быть враги у нашего строительства, — раз оно происходит, то обязательно должны быть у него враги, не может их не быть, как лежанки без тараканов!..

Один из красильщиков его перебил:

— Ты скажи прямо, что надо. А то мы не понимаем твоих отвлеченных слов.

— Надо, ребята, вот что: чтобы ухо держать востро! Во всех случаях производственной, общественной и личной жизни давайте проявлять классовую закалку и сигнализировать в соответствующие органы о вылазках притаившегося врага. Это, товарищи, вплоть до того, что если жена тебе не дает, то давайте посмотрим, с каких позиций она тебе не дает… Но главное, в каждом отдельном факте нашей бурной действительности нужно уметь бдительно выявлять ползучие тенденции вопреки. Вот у нас давеча товарищ Болтиков сгорел на работе — спрашивается, кто виноват в этом отдельном факте? С точки зрения оголтелого гуманизма, никто не виноват, виновато нервное перенапряжение, организационные срывы и горячительные напитки, которые с опозданием вскрыл товарищ Проломленный-Голованов, проявивший в этом деле притупление классового чутья. А с точки зрения диалектического материализма, инженер Болтиков безусловно пал жертвой ваших специалистов по электричеству, которым он не давал прохлаждаться в стремительные дни строительства данного предприятия; конечно, эти злостные электрики в отместку затащили инженера на каланчу и сбросили его вниз, чтобы лишить нас с вами ценного кадра, беззаветно преданного делу пролетариата. Правильно я обрисовываю ситуацию?

Собрание задумчиво промолчало, хотя по всему было видно, что народ проняли грозно-прозорливые председателевы слова, и только Проломленный-Голованов счел себя обязанным отозваться.

— Скорее всего, что правильно, — отозвался он и мертвенно побледнел.

— А раз правильно, тащи этих сукиных детей на цугундер! А всем остальным — чтобы бесперечь сигнализировать на каждый отдельный факт!

И бригаду электриков в составе трех человек взяли действительно на цугундер, то есть засадили в холодную, оборудованную при отделении гормилиции, откуда их по очереди водили к Проломленному-Голованову на допросы. Допустим, приводят одного — начальник глуповской милиции говорит:

— Давай признавайся, что ты совместно с дружками инженера Болтикова вражески уходил.

— Рад бы признаться, — отвечает электрик, — тем более что признание очищает, да не трогал я Болтикова — вот в чем наша с тобой беда!

— Как же ты его не трогал, — стоит на своем Проломленный-Голованов, — когда по справкам ты мелкий собственник, то есть у твоего преподобного папаши был собственный домик, садик и огород! Разве ты можешь сочувствовать социалистическому строительству, когда теперь у тебя имущества полный ноль?! Конечно, ты затаил чувство против власти трудящихся и Болтикова вражески уходил!