С носом - Микко Римминен

А потом, скорее всего, с последней из возможных попыток она вдруг завелась, машина, и испустила громкий, слегка гнусавый рык.

Сдала назад и выехала из тени больших машин. На секунду показалось, что бурный конфликт с этой Хятиля еще не исчерпал себя, она ни в какую не хотела меня отпускать и висела сбоку, ухватившись за дворники, но, к счастью, не стала, например, влезать на капот или совершать какие-нибудь другие трюки, наоборот, довольно быстро разжала пальцы и замерла на краю стоянки в измятом, заснеженном черном пиджаке и, это было видно, громко шипела. Я не стала больше смотреть на нее, развернула машину и двинулась к воротам.

Навстречу шли люди, залитые ослепительным снежным светом, те, кто был на кладбище, я по-прежнему их всех боялась и ужаснулась при мысли, что ненароком могу кого-нибудь задавить; без сомнения, это была бы насмешка судьбы, последняя капля в чаше терпимости любого человека. Однако мне удалось вылавировать между смутными черными силуэтами, не признав среди них знакомых и никого не задавив, к выезду с территории кладбища, а оттуда на куцую после вырубки еловую аллею, где единственным признаком жизни оказалась промелькнувшая вдали серо-рыжая белка, цвета подпортившегося мяса.

На заснеженной дороге отпечатались следы только одной машины, скорее всего, той самой, под колеса которой я едва не угодила на стоянке. Когда я свернула с еловой аллеи направо, неподалеку от неудачно стоявшей коптильни чуть было не съехала в открытое поле, лишь тогда сообразив, насколько дорога скользкая, а для людей с моим уровнем вождения даже чересчур; каждый раз, когда я пыталась нажать на газ, колеса начинали проскальзывать и машина совсем не слушалась. Последний поворот у края поля, перед пересечением с широким шоссе, пришлось преодолевать практически ползком. Два мальчугана, пробегая мимо, показывали на меня пальцем и смеялись. Будь я на их месте, меня бы это тоже рассмешило. Я успела заметить, как они погрузились в солнце, низкое, но такое яркое, что ребятня просто растворилась в нем.

На перекрестке я заволновалась и окончательно все перепутала, совершив нечто крайне идиотское и совершенно непростительное. Нажала на газ и бросила сцепление. Машина резко рванула вперед. Другие машины, маленькие, и большие, и огромные ревущие фуры, приближались с обеих сторон на огромной скорости, я ни о чем толком не успела подумать, зажмурилась, резко повернула влево и надавила на газ. На последнее мое действие машина отреагировала тем, что просто заглохла. Хотелось закричать «только-не-это» и «избави-Боже» и прибавить несколько безбожностей или других грубостей, но, вместо того чтобы продолжить причитания, я почти интуитивно повернула ключ в зажигании, и она рванула вперед, машина, и если бы у меня было хоть мгновение на раздумья, то, конечно, я без труда поняла бы весь этот механизм, но тогда мне оставалось только радоваться, что хоть что-то сработало. Я сидела и поворачивала ключ в замке снова и снова, а потом машина вдруг взяла и выплюхнулась — другое слово для этого звука и движения трудно подобрать — через встречную полосу прямо на автобусную остановку, которая случайно оказалась у меня на пути, я не успела ее заметить, но, вспоминая об этом сейчас, думаю, что она была моим спасением и чудом, хотя само по себе наличие остановки неподалеку от перекрестка конечно же никакое не чудо.

Машины сигналили, с грохотом проносились мимо, а я сидела, вцепившись в руль от охватившего меня ужаса. И не хотелось ничего, кроме тишины и спокойствия, совсем чуть-чуть, только десять секунд, чтобы ткнуться лбом в леденящий сине-серый руль. Но я знала, что за мной могут гнаться, и вынуждена была ехать дальше, несмотря на дрожь по всему телу.

Взяла курс на Кераву и прибавила газу. Вдоль дороги отвесной стеной стояли высокие ели, казалось, это огромные мужчины выстроились в ряд, сложив руки на груди. В зеркало я видела, что со стороны кладбища на перекресток выехало сразу несколько машин, и так как впереди дорога была свободна, я осмелилась прибавить газу настолько, сколько смогла выдавить из моих закоченелых ступней в промокших ботинках. Но и это в конце концов ситуацию не спасло, а скорее усугубило, как я теперь, уже задним умом, понимаю, ведь машина, похоже, была еще на летней резине. Я опасалась соскользнуть в кювет или выехать на встречную, а между тем из неисчерпаемых запасов ситуационно-бессознательного безумия, которое в последнее время заполняло мою голову всевозможным, совершенно не относящимся к делу бредом вдруг всплыла мысль о сыне и о песне, какую он, только-только получив права, постоянно напевал, что-то там было про то, как охренительно скользить по встречной полосе. Помню, я выговаривала ему, во-первых, за ругань в общественном месте, а во-вторых, за то, что он таким образом накликает на свою голову беду.

Но погрузиться в воспоминания глубже я не успела, так как снова пришлось сосредоточиться на дороге. Я ехала медленно, но все же не настолько медленно, чтобы не замечать своего продвижения вперед: неожиданно еловые стены остались позади, а потом и вовсе исчезли из виду, и по обе стороны дороги открылась ослепительная белизна полей с грубоватыми вкраплениями человеческих поселений. И хотя знакомые пейзажи начинались дальше, за центром города, уже сейчас тоска и горечь зашевелились в животе от одной только мысли, что я вряд ли в ближайшее время вновь смогу приехать сюда, в Кераву. А потом незаметно для себя самой я оказалась на перекрестке, после которого дорога переходила в автостраду с четырьмя полосами; мимо стали проноситься машины, я даже не осмеливалась смотреть в их сторону, зная, что ничего, кроме проявлений злобы, от них ждать не приходится. Какая-то красная развалюха прогремела по соседней полосе, обогнав меня, но затем перестроилась вправо и поехала прямо передо мной, вздымая вихри снега. В заднем окне мелькнула круглая льняная головка, а рядом с ней крошечный кулачок, из которого торчал средний палец.

Длинный хвост выстроился за мной уже на съезде с автострады — я догадалась свернуть с нее в последний момент, вслед за той красной машиной. Поворот был такой крутой, что машина снова перестала слушаться, и мне пришлось сбросить скорость почти до тридцати, неудивительно, что позади меня опять скопились машины, съезд шел еще и в гору, колеса пробуксовывали, машину бросало из стороны в сторону. Новые заторы образовались, когда я наконец-то выехала на полосу ускорения, где якобы надо было ускоряться, чтобы стать частью этого идиотского бедлама, который состоял из тех, кто уже мчал по ней с бешеной скоростью, и тех, кто тащился за мной и горел желанием меня обогнать. И поскольку скорости я не прибавила, то довольно приличный кусок проехала по обочине, и только когда в потоке движения образовался подходящих размеров просвет, я осмелилась юркнуть туда, после чего конечно же последовали возмущенные гудки и средние пальцы, ведь остальные ехали вдвое быстрее.

Уже потом, когда я смогла спокойно ехать со своей скоростью, пропуская всех вперед, снежный пейзаж и теплая машина стали действовать на меня умиротворяюще. На какое-то время, пока я еще не начала обдумывать детали, мне даже показалось, что я умудрилась выпутаться из этой непростой ситуации.

Но когда в районе Корсо в зеркале заднего вида замерцали синие огоньки, я поняла, что теперь мне более чем необходима короткая передышка.