Хроника пикирующего времени - Александр Проханов

Сентябрь 1998 г., № 39

Какой прок в том, что пять лет назад народ пролил свою кровь на баррикадах Дома Советов — стаскивал к Горбатому мосту арматуру и доски, отламывал от асфальта куски, принимал из рук Макашова короткоствольные автоматы, сидел при свечах в обледенелых кабинетах и залах, молился Богу и пел революционные песни, слушал похабщину «желтого Геббельса», прорывал кордоны солдат, штурмовал ненавистные мэрию и «Останкино», падал под пулеметами «витязей» и «афганцев», выходил с бутылкой бензина на «бэтээры» Куликова, кричал проклятия стреляющим танкам Грачева, умирал под пытками генерала-«миротворца» Романова, шел в «Матросскую Тишину» и «Лефортово», скрывался в подполье во время комендантского часа, выпускал за Уралом газету «Завтра» и вез ее в Москву, скрываясь от сыщиков ФСБ, — какие итоги восстания?

Русский народ своей праведной кровью, смертями и жертвами в этот страшный период оккупации подтвердил свое величие, праведность, внес драгоценный вклад в копилку русской святости. Сочетался с несметным хором героев и праведников, чьи деяния и подвиги сберегают Россию.

Икона Русской Истории, к которой припадают устами русские люди во дни торжеств и несчастий, сохраняются ее благодатью, — эта золотая Икона обрела в себе лики героев 93-го года.

Пожарище Дома Советов, подожженного танками, где сгорали дети и женщины, высветило Абсолютное Зло, которое до этого рядилось в личины Добра. Пряталось под фрак Ростроповича, пело голосом Окуджавы, умничало в кабинете Гайдара, обличало в трудах Волкогонова. Это Зло, его страшная кровавая харя, его мохнатые липкие лапы видны по сей день, как бы ни извивался Явлинский, ни похохатывал Черномырдин. Зло засвидетельствовано на виду, и его ожидает возмездие. Под светом прожекторов, как ослепшая летучая мышь, корчится Ельцин. Весь мир с отвращением и ужасом указует на нетопыря.

Народ унес с баррикад свои раны, свои окровавленные знамена и песни и продолжил восстание. Без пушек и штурмов Зимнего, отложив автомат и взрывчатку, молчаливо и истово отвергая мучителей. Теряя по миллиону в год своих стариков и детей, ломал ненавистный строй, губил преступный уклад. Отверг Березовского, отвернулся от Кириенко, не внял Сванидзе и Киселеву, не искусился на Киркорова и Газманова. Крестьянин в поле среди лебеды, рабочий в цеху среди заржавелых станков, офицер в гарнизоне среди самострелов, голодный писатель над утлым листком бумаги — всем миром, всем народом не приняли мерзкий уклад. Он испарился, как наваждение, оставив смрад газетных статей в «Известиях», зловонье репортажей в «Итогах».

Но Победа еще далеко. Хрипит в Барвихе Ельцин, управляет «силовиками», нацеливает их на народ. Лысоватый чернявый Бирон, вхожий в опочивальню к царевне, крутит «семьей», как рулеткой, пугает судьбой Чаушеску. Держит на цепи в сибирском углу овчарку, прикормленную на человечине, вот-вот ее спустит. «Еврейский фашизм» стращает мир «русским фашизмом», готовит отряды «Бейтар».

Еще много русских людей, стариков и младенцев умрут от тоски, зачахнут у пустых материнских сосцов, найдут смерть в катастрофах. Но мы сдерем, сцарапаем, соскоблим с себя мерзкую, впившуюся в нас сороконожку. Омоемся чистой ключевой водой. Оботремся белым рушником. И прежде, чем взяться за плуг, сесть за штурвал, положить первый камень в фундамент, мы придем на поминальное место, где пять лет назад на баррикадах сражались наши товарищи. Помолимся об убиенных. Выпьем, не чокаясь, чарку. Поклонимся в ноги вдовам и сиротам. Обнимемся с генералом Макашовым, И пойдем в наш Русский Путь, крестный, сияющий.