Свободу медведям - Джон Ирвинг

Ритуал обучения Вратно вождению гоночного мотоцикла «Гран-при 39» ограничивался воскресеньями. Мой отец поджидал Готтлиба Вата на тротуаре перед дверью дома его сербской любовницы. Ват был пунктуален, в купальном халате, в шлеме и в ботинках (незашнурованных), с формой под мышкой. Мой отец, облаченный в краги Бьело Сливницы, в ожидании Вата полировал свой шлем цвета индиго.

В воскресенье утром Готтлибу требовалось два часа для принятия ванны. У ванны имелся выступ для печенья и кофе. Мой отец съедал свой завтрак, сидя на унитазе с опущенной крышкой. Они разговаривали друг с другом, временами сквозь проходившую мимо объемистую сербскую любовницу Вата, которая заменяла печенье и воду в ванной, а иногда приседала на корточки между ванной и унитазом и смотрела на изменившие в воде цвет бесчисленные шрамы Вата.

Любовница Зиванна Слобод оставалась не менее безучастной, чем любой случайный прохожий. Среднего возраста, с тяжелой челюстью и мощными бедрами, она обладала броской красотой и притягательностью смуглой цыганки. Она никогда не говорила Вату ни слова, а когда мой отец изысканно благодарил ее за услуги на сербохорватском, она слегка приподнимала голову, демонстрируя свою великолепную шею с пульсирующей жилкой и сияющие белизной крупные зубы.

После ванны Зиванна забирала Вата у моего отца и возвращала примерно через полчаса. Сначала следовал ритуал растирания, после чего окончательно размякший Ват заворачивался в полотенца и уводился из ванной. Вратно включал на всю громкость радио и с шумом выпускал воду из ванны, чтобы не слышать, как хрустят члены Вата, распластанного на покрытой перинами огромной кровати Зиванны в единственной комнате, где запиралась дверь. Вратно однажды видел это ложе — дверь осталась приоткрытой, когда Ват проследовал в ванную. Это было все равно что спать на мяче, поскольку кровать Зиванны, если под всем этим действительно находилась кровать, была покрыта шелком, шкурами, меховыми подушками и яркими шарфами; а на верху всего этого сооружения неустойчиво возвышалось блюдо с фруктами.

Благослови Господь Готтлиба Вата за его праздные воскресенья. Этот человек знал, как устроить себе выходной.

И он знал все о своем гоночном «Гран-при 39». Он мог раздеть его за десять минут. Однако, к его нескончаемому сожалению, он не мог изменить камуфляжную раскраску. Внешний вид необходимо было сохранять неизменным. Вату и так очень повезло с его сговорчивым дивизионом — они не донесли о гоночном мотоцикле высшему начальству немецкой разведки. Готтлиб подкупил их тем, что давал каждому по очереди покататься, хотя это доставляло ему терзания ревности. Валлнер оказался наглецом — он не выказывал надлежащего уважения к мощности мотоцикла; Ватч боялся его и никогда не переключал скорости выше второй; Гортц при повороте царапал коробку передач; Бронски лихачил на поворотах; Метц, полный кретин, жал на всю катушку — он возвращал мотоцикл взмыленным, как лошадь. Даже за пределами Словеньградца на открытой дороге Готтлиб здорово нервничал, когда кто-то другой гнал его гоночный мотоцикл. Но определенное жертвоприношение было необходимо.

В отношении моего отца Готтлиб Ват действовал очень осторожно. Они начали объезжать мотоцикл вдвоем — Ват, разумеется, за рулем, постоянно отдающий инструкции своему пассажиру.

— Видишь? — сказал Ват, завершая безукоризненный поворот.

Глаза моего отца были крепко зажмурены, ветер свистел сквозь отверстия в шлеме за ушами, то приподнимая шлем, то опуская его.

— Я даже могу переключить рычаг скоростей, когда выполняю крутую дугу, — хвастал Ват. — Видишь? — сказал он, сохраняя ровный ход и набирая скорость; он при этом не терял контроля над машиной. — Никогда не теряй его, — напутствовал Ват. — За тобой слишком большой вес, чтобы ты мог, переключая скорости, удержаться на дороге. — Чувствуешь? — И он показал пример: выжал сцепление и завилял колесом на повороте. — Если будешь так делать, никогда не удержишься на повороте, понятно?