Небесный Стокгольм - Олег Нестеров

На майские поехали на дачу, сажать картошку.

Переночевали в маленьком домике, натопив чугунную печку, все в одной комнате, наутро – за работу, к вечеру были еле живые.

Ужин – макароны с тушенкой и суп югославский из пакетиков. «Коленчатый вал» – водка, где шрифт на этикетке вверх-вниз, художник был явно с юмором. И разговоры пошли откровенные, на свежем воздухе, ясное дело.

Отец вспомнил, как отбивал мать у других женихов, ездил к ней на велосипеде каждый вечер в соседнюю деревню за двадцать километров, ее туда на лето из Ленинграда привозили. Как она его потеряла и не знала, что думать, а он в госпитале год лежал. Отец никогда не говорил Пете, как туда попал. Один раз только мама рассказала, что его самолет, а он штурманом был, уже заходя на посадку, просто упал: что-то там отказало. Весь экипаж погиб, а как он уцелел – неизвестно. С тех пор не летал – никогда и ни при каких обстоятельствах.

Мама вспомнила, как Петя родился, день в день, ровно через год после свадьбы.

– Ну а вы-то как? Когда нас порадуете? – спросил отец, он был человек прямой и считал, что имеет право это знать.

– Мы пока подождем, нам еще рано. У меня «Спартак» скоро. Может быть, даже в Америку возьмут. – Настя улыбнулась и стала рассказывать про свои последние новости в театре.

Петя, конечно, про Америку слышал, да и про «Спартак». Только о том, что они подождут, Настя ему еще не говорила. Хотя он и не спрашивал, разговоров на эту тему они как-то не вели. Ну хорошо, подождут, так подождут. И так хорошо, и этак.

Спать ложились рано, Петя вышел на секунду на крыльцо – там стояла мама и плакала.

* * *

Всё было закрыто, вернее, закрывалось, никуда не пускали, а повод отметить был. Все наконец увидели Настю в роли Избранницы, хоть и не премьерный спектакль, но все равно только-только пошел. Шуму вокруг было много, Стравинского у нас еще не ставили, эмигрант, да еще и музыка сложная, а тут сразу – «Весна священная». Собрались все, даже Белка не смогла это пропустить, прилетев на два дня из своей Одессы.

Настя сбегала в буфет, но там удалось ухватить лишь шампанского и пару банок красной икры, даже хлеб кончился.

– Можно ко мне домой, – предложил Кира, – пять минут ходу. Водку у швейцара возьмем в «Узбекистане».

– Нам домой нужно, – заупрямился Антон. – Ребенок ждет.

– Не выдумывай, ребенок уже пятый сон видит, – отмахнулась Вера. – Ну что ты мне знаки делаешь? Не волнуйся, у ее отца общий знакомый есть с твоим тестем, Морис Торез. Понятно? Царство Небесное.

Кира был с Мишель, так звали его француженку. Она уже полтора года работала в Москве, писала репортажи для «Юманите». По-русски говорила почти без ошибок, правда, с сильным акцентом. У нее были далекие русские корни, отец – убежденный коммунист, в общем, сюда она попала не просто так и не как враждебный элемент, скорее наоборот.

Выглядела она практически как модель: высокая, в брючном костюме, рубашка с аппликацией из больших сердец, челка, темные волосы до плеч – настоящая красотка. Она была немного старше Киры, года на три, а может, и на пять, пойди разбери, но это добавляло их красивой паре еще большего флёра.

Двинулись к Неглинке. Девушки впереди, за ними ребята.

– Ты хотя бы предупредил, черт, – не мог успокоиться Антон.

– Да не волнуйся ты, кому это сейчас нужно.

– Подписку давал? Она иностранка, всё. Обязан сообщить.

– Не буду я ничего делать, – отмахнулся Кира. – И скрывать не вижу смысла.

– Такую скрывать… – Петя замотал головой. – Точно никакого смысла.

– Я надеюсь, ты ей не говорил, где работаешь?

– Успокойся. Работаю в закрытой организации. Она привыкла к односторонней связи в рабочее время. Звоню ей из автомата у «Детского мира». Да ладно, не волнуйся ты. Хочешь, она для тебя «Интернационал» споет? На русском?

– В купальнике.

Дома у Киры было шаром покати. Два яйца и подсолнечного масла на донышке. Даже картошки не было. Мишель встала на табуретку, потянулась – тут у всех мужчин захватило дух – и достала с полки пакет с мукой. Было видно, что она неплохо тут ориентируется. Повязала фартук, и началось увлекательное представление «Красивая француженка печет блины».

Первые пять минут от нее невозможно было оторвать глаз.

– Вот видишь, прогрессивные девушки на Западе могут и кашу из топора в случае чего приготовить, – сказала Вера Белке. – Учись.

Белка слегка затаилась сегодня вечером, Мишель явно входила в разряд ее героинь.

– Меня бабушка научила. Еще она мне сказки ваши рассказывала: про лобок и рябую курочку.

– Про Колобок, – аккуратно поправил Петя.

На подоконнике лежали иностранные газеты и журналы, в основном на французском. Пока шло представление, Белка их непрерывно листала.

– У них теперь одна задача – красиво стареть. – Она отложила очередной журнал.

– У кого? – не понял Петя.

– У «Битлов». А то я их когда-нибудь сама из-за угла, как Фанни Каплан… – предупредила она.

Чувствовалось, что за ней не заржавеет.

– Да какая тебе разница, главное, чтобы музыку хорошую играли.

– Есть разница. Представь себе Колобка-старца. Или Буратино-дедушку. Захочется тебе про них сказку слушать?

Петя представил себе Колобка, заросшего седыми волосами, небритого и опухшего. Сколько еще он по дороге всякой всячины соберет.

Блины были готовы, пошли в знакомую Пете комнату. И икра пригодилась, и водка успела охладится.

Выпили за Настю, будущую приму, за Стравинского, за новый балет в Большом. Кира поднял бокал за Пушкина в Одессе и потребовал отчета.

– Живу на два дома, мотаюсь туда каждую неделю, – вздохнула Белка. – Вот-вот должны запуститься, пока делаем сами, что можем. Сева-то от жизни оторван, мне тут легче, в Москве, с кем нужно договориться. Вот оператора хорошего нашла, художника, почти все главные роли правильными артистами закрыла.

– Это все как редактор? – удивился Петя.

– Да я уже сама не знаю, кто я там. Делаю все подряд.

– О, так ты producteur, – догадалась Мишель. – Главная профессия в кино.

– У нас один продюсер, – объяснил ей Кира. – Государство. Мы все его добровольные помощники.

– А что же борода? Пьет небось? – спросил Антон.

– Он по творчеству, – не стала вдаваться в детали Белка.

– А скажи, Мишель, зачем ты из Парижа уехала? – задал бестактный вопрос Антон. – Безработица?