На игле - Ирвин Уэлш

Я познакомился с Аланом Вентерсом в группе самопомощи «ВИЧ — положительно», хотя он недолго был членом этой группы. Вентерс никогда не заботился о своём здоровье и вскоре заразился одной из многих оппортунистических инфекций, которым мы подвержены. Меня всегда забавлял этот термин — «оппортунистическая инфекция». Он вызывает у меня самые приятные ассоциации. Я тут же вспоминаю об «оппортунизме» предпринимателя, который нарушает рыночный баланс, или «оппортунизме» нападающего на скамье штрафников. Ох, и хитрые сучата, эти оппортунистические инфекции.

Члены группы находились примерно в одинаковом состоянии здоровья. Мы все были ВИЧ-инфицированные, но в основном асимптоматические. На наших собраниях витал дух паранойи: каждый пытался украдкой проверить, не распухли ли у другого лимфатические узлы. Знаете, как неприятно, когда во время разговора собеседник скользит взглядом по твоей шее?

Такой тип поведения только усиливал ощущение нереальности, которое не покидало меня в то время. Я не мог понять, что со мной произошло. Результаты анализов казались поначалу невероятными и совершенно не соответствовали моему самочувствию и здоровому виду. Несмотря на два повторных анализа, в глубине души я был уверен, что произошла какая-то ошибка. Моё самообольщение было поколеблено, когда Донна перестала со мной встречаться, но оно всегда оставалось где-то под спудом вместе с непреклонной решимостью. Мы всегда верим только тому, чему хотим верить.

Я перестал ходить на заседания группы, после того как Алана Вентерса положили в приют. Это меня расстроило, и вообще, мне хотелось его проведать. Том, мой шеф и один из консультантов группы, не одобрил моего решения.

— Послушай, Дэви, я понимаю, что было бы очень хорошо навестить Алана в приюте, хорошо для него. Но в данный момент меня больше беспокоишь ты. У тебя прекрасное самочувствие, и цель группы — заставить нас жить полноценной жизнью. Мы не должны отказываться от радостей жизни только потому, что мы ВИЧ-инфицированные…

Бедняга Том. Этот был его первый ляпсус.

— Что значит «мы», Том? Ты что, член королевской семьи? А если ты ВИЧ-инфицированный, то нельзя ли поподробнее?

Здоровые розовые щёки Тома покраснели. Здесь он был бессилен. За многие годы интенсивного межличностного общения он научился сдерживать себя на визуальном и вербальном уровнях. Его смущение не выдавали ни бегающий взгляд, ни дрогнувший голос. Но, к сожалению, старина Том ничего не мог поделать с пылающими красными пятнами, которые выступали у него на щеках в таких случаях.

— Прости меня, — самоуверенно извинился Том. Он имел право на ошибку. Он всегда говорил, что у людей есть это право. Попробуй рассказать об этом моей нарушенной иммунной системе.

— Просто меня беспокоит то, что ты решил проводить время с Аланом. Наблюдение за тем, как он угасает, не принесёт тебе пользы, и кроме того, Алан был не самым положительным членом группы.

— Зато он был самым ВИЧ-положительным.

Том решил не обращать внимания на мою остроту. Он имел право не реагировать на негативное поведение окружающих. «У всех нас есть такое право», — говорил он нам. Мне нравился Том: он одиноко взрыхлял свою борозду, всегда стараясь быть положительным. Я подумал о том, что моя работа, состоявшая в наблюдении за тем, как жестокий скальпель Хауисона вскрывал дремлющие тела, была гнетущей и отчуждающей. Но это было сплошное удовольствие по сравнению с наблюдением за тем, как души расстаются с телом. Как раз этим-то и занимался Том на заседаниях группы.

Большинство членов группы «ВИЧ — положительно» были внутривенными наркоманами. Они подхватили ВИЧ в наркоманских притонах, которые расплодились у нас в городе в середине восьмидесятых, после того как закрыли магазин хирургических принадлежностей на Бред-стрит. Это остановило приток новых игл и шприцев. С тех пор наркоманы стали пользоваться большими общими шприцами, и с этого всё началось. У меня есть друг по имени Томми, которого присадили на иглу эти парни из Лейта. Одного из них я знаю, его зовут Марк Рентон, я работал вместе с ним, когда ещё был пацаном. По иронии судьбы, Марк колется уже много лет, но, насколько мне известно, он до сих пор не ВИЧ-инфицированный, а я никогда в жизни не притрагивался к этой штуке. Впрочем, в нашей группе довольно много героинистов, и наверное, он скорее исключение, чем правило.

На заседаниях группы обычно царила напряжённая атмосфера. Наркоманы ненавидели двух гомосексуалистов. Они считали, что ВИЧ изначально попал в городскую наркоманскую среду через одного педика-домовладельца, который трахал своих постояльцев-торчков в счёт квартплаты. Я и две женщины, одна из которых не кололась, хотя её сексуальный партнёр был героинистом, ненавидели всех, потому что мы не были ни гомосексуалистами, ни наркоманами. Вначале я, как и все остальные, считал себя «безвинно» заражённым. В те времена ещё можно было винить во всём «чернушников» и голубых. Однако я видел плакаты и читал брошюры. Помню, как в эпоху панка «Секс Пистолз» пели о том, что «невиноватых нет». Это сущая правда. Нужно только прибавить к этому, что некоторые виноваты больше других. Это снова напомнило мне о Вентерсе.

Я давал ему шанс — шанс раскаяться. Хотя этот ублюдок его и не заслужил. На заседании группы я сказал первую ложь, первую в цепи других, с помощью которых я собирался завладеть душой Алана Вентерса.

Я сказал группе, что занимался открытым небезопасным сексом со здоровыми людьми, прекрасно зная о том, что я ВИЧ-инфицированный, и что я в этом раскаиваюсь. В комнате повисла мёртвая тишина.