Современные венгерские повести - Енё Йожи Тершанский

В эту минуту из-за туч выглянуло солнце. Старый доктор посмотрел на него и смачно чихнул.

Ади проснулась поздно, и к тому времени, как оделась и припомадилась, старый доктор был уже в амбулатории. Маришка, убиравшая постель, уголком глаза следила, как Ади вертелась перед зеркалом. Сперва она расчесала волосы, потом быстрыми пальчиками принялась взбивать и растрепывать короткие черные космы, пока не стало казаться, что расческа, по крайней мере, уже несколько дней не касалась ее головы. Маришке доводилось видеть точно такие всклокоченные головы по телевизору — да и некоторые деревенские девчонки так ходили, но до сих пор она и не подозревала, что это тоже прическа и что она вообще требует забот.

Ади была очень миленькая, хорошенькая и какая-то молодая; казалось, вся она излучает радость, и радость эта заливала сейчас квартиру, так давно не слышавшую в своих стенах молодых голосов.

Ей было уже за тридцать, но в своих нарядах, в поведении, в образе мыслей она ориентировалась на более молодое поколение, в этом она была полной противоположностью жене Пишколти, которая под влиянием окружения и сама как бы состарилась. Ади копировала молодых прежде всего с внешней стороны (даже образ их мыслей перенимала чисто внешне), и притом таких молодых, которые везде — будь то на улице, в учреждении, в увеселительных заведениях или в газетных фоторепортажах — сознательно стремятся лишь к одному: привлечь к себе внимание. Она не замечала этого, а если бы и заметила, то поступала бы точно так же, ибо привыкла уже, что в жизни, по крайней мере, в ее жизни, важнее всего «фасад», внешний вид.

Старая докторша и не подозревала, что ее внучатая племянница просто ставит себе целью быть современной и молодой. Она без всяких задних мыслей восхищалась ею, наслаждалась близостью молодого, ухоженного тела, близостью родственницы как-никак, радовалась новым краскам, звукам, запахам, поселившимся, хоть ненадолго, среди старой надоевшей мебели. Она помешивала ложечкой пенящийся кофе, приготовленный в честь гостьи, слушала болтовню и странные словечки молодой женщины и находила ее очаровательной и очень-очень молоденькой.

Дела, касающиеся мужчин, они обсудили уже вчера.

О первом браке Ади речи не было, тогда она и в самом деле несколько поторопилась, выскочила замуж за студента-однокурсника, а через несколько месяцев без особых бурь и драм каждый из них пошел своей дорогой. Второй муж был зубной врач, и хотя ему исполнилось тогда сорок, но выглядел он на тридцать пять, не больше. Старая докторша была с ним знакома и в те времена считала его очень элегантным, корректным и симпатичным человеком, выглядевшим вполне аристократично. Тем большим разочарованием было для нее услышать сейчас, как отвратительно вел себя этот второй муж: «Ах, тетя Эмми, миленькая, про это знаю я одна… ах, да что говорить… и он оказался не лучше других мужчин…» Очевидно, у него была какая-то женщина, возможно, его ассистентка, если на четвертом году совместной жизни «из-за чепуховины», «из-за дурацкой и смешнейшей ерунды» он способен был развестись с женой, такой красивой, обаятельной — «не правда ли?» — которая, как ни говори, — «правда же, тетечка?» — немалую принесла жертву, выйдя за него: ведь она пятнадцатью годами моложе!

О третьем своем муже Ади не очень распространялась. Он директор большого предприятия, «чуточку старше второго, но это абсолютно неважно во всех отношениях», зарабатывает прекрасно — «у моего мальчика столько шикарных рационализации!» — очень отзывчивый, не придира и вообще… Ади показала цветные фотографии. Третий благоверный оказался невысоким плотным мужчиной, уже с животиком, скорее за пятьдесят, чем под пятьдесят.

О делах, связанных с недвижимым имуществом, они переговорили вчера же и прекрасно друг друга поняли. Домик этот нужно срочно продать совету и вообще распродать все лишнее. Ади тем временем расшевелит своего мужа, и они присмотрят на проспекте Пашарети небольшую хорошенькую виллу. «В настоящий момент» они с мужем могли бы помочь в покупке — добавить, скажем, тысяч пятьдесят — шестьдесят; дом, естественно, будет записан на Ади, — все равно в свое время он перейдет к ней, зачем же зря тратиться на переоформление тогда, а право пользования останется за стариками.

Это была во всех отношениях честная сделка, удобная для обеих сторон: обладатели наследства получают в полное распоряжение до конца жизни виллу, превышающую их средства на пятьдесят — шестьдесят тысяч, к тому же в прекрасном спокойном районе, что уже само по себе неоценимо; наследница же заранее сберегает расходы по переоформлению, обеспечивает себе право владения будущим наследством, вкладывает в недвижимость свободные деньги.

Все это они обсудили вдоль и поперек, а когда улеглись, каждая обдумала все еще раз самым доскональным образом, так что сейчас, попивая кофе и закусывая только что испеченным калачом с изюмом, Ади болтала о совершенных пустяках, явно убивая время. Иногда она нервно поглядывала на часики — докторша уже несколько раз посылала Маришку поглядеть, ждут ли еще в приемной, много ли больных, — и наконец встала, объявив, что идет готовить машину. Нет, нет, обедать она не останется ни в коем случае, ей нужно быть сегодня к концу дня в Пеште «по совершенно неотложному официальному делу».

Тут как раз и явился старый доктор. Пока он бегло просматривал немецкий иллюстрированный журнал, который привезла Ади, жена доложила ему вкратце все, что знала об Адином муже, потом рассказала и о пятидесяти — шестидесяти тысячах, — мол, это и было причиной неожиданного визита, поскольку Ади с удовольствием вложила бы свои свободные деньги в небольшую виллу с садиком на проспекте Пашарети.

— Слушай, Дежё, — шепотом добавила она, — тогда не пришлось бы продавать участок в Таполце. Остался бы нам про запас… нужно ведь иметь что-то про запас.

— Пока… пока что… — рассеянно начал доктор, потом, разглядывая фотографию какой-то «звезды» в купальном костюме, пробормотал: — Ну, вот и лето на носу. Замечаешь, как изменилась сегодня погода?

— Что значит это «пока»? — заподозрила недоброе жена.

— А то, что надо обдумать все хорошенько… да-а, подумать следует… И ты, будь добра, пока что не бери на себя никаких обязательств.

Докторша сразу расстроилась. Лицо ее нервно задергалось — верный признак закипающих слез.

— Ты скажи прямо, до каких пор ты намерен думать? Другой на твоем месте только радовался бы, что наконец… В самом деле, всю-то жизнь живешь, словно в тюрьме, в этой… — Вошла Ади, и докторша понизила голос. — Хоть бы под старость… в покое пожить… хоть немножко…

Ади с одного взгляда оценила положение. Она старалась держаться по-прежнему весело и как ни в чем не бывало, однако хотела все же дать понять старикам, что чувствует