Работа над ошибками - Мартин Бедфорд

Про «имена, данные при крещении» никогда не говорилось, из-за азиатов. Когда подошла моя очередь, я сказал:

Линн, Грегори.

Линн Грегори? Линн – это ведь, кажется, женское имя?

Все заржали. Мистер Патрик стоял у доски и смотрел на меня поверх голов, повернутых, практически без исключения, в мою сторону. Он ухмылялся.

Линн. Это сокращенно? От какого же имени? Линда? Линетта? Линдси?

Смех.

Это фамилия.

Фамилия…

Сэр.

Сэр. Сэр или мистер Патрик, и то и другое годится, ни то ни другое – не годится. Ладно, садись. Шутки в сторону. Спасибо, мисс Грегори.

Дома я нарисовал квадратики, потом картинки, потом раскрасил. Я нарисовал мистера Патрика, лицом к классу. Изо рта слова: «Линн. Это ведь женское имя?» Никто, кроме него самого, не смеется. Я нарисовал себя. Я говорю: «Мистер Патрик, вы на мудака учились в институте или вы такой от рожденья?» После этого все смеются. Я нарисовал над головами «ХА-ХА» и «ХИ-ХИ». Все держатся за бока, по щекам струятся слезы. Я нарисовал себя, со словами: «Ладно, садитесь. Шутки в сторону».

Линн, Грегори

Класс 4 – 3

История

Грегори необходимо выработать терпимое отношение к конструктивной критике. Кроме того, ему следует тщательнее прорабатывать изучаемые вопросы, проявляя при этом большую усидчивость и прилежание.

Мистер Э. Патрик

Через две недели и один день после сожжения я позвонил в свою бывшую школу и попросил к телефону мистера Патрика. Я не собирался с ним разговаривать, я хотел лишь узнать, работает ли он еще на прежнем месте, и не придумал никакого другого способа это сделать.

Кого-кого?

Мистера Патрика. Историка.

Минутку.

Я слышал, как она спрашивает: «У нас есть мистер Патрик? Историк?» Вдалеке зазвучал голос другой женщины, но что она говорила, разобрать было невозможно. Потом снова первая женщина, мне:

Извините, но, судя по всему, мистер Патрик давно на пенсии. Может быть, я могу вам чем-то…

Я повесил трубку. Попытался вспомнить, сколько ему было, когда я учился в школе, и пришел к заключению, что немногим более пятидесяти. И это двадцать лет назад. В настенную таблицу, в колонку под его именем, против строчки «настоящее место работы», я записал: «На пенсии». Потом сел за письменный стол. Вырвал из блокнота листок, написал его фамилию, нарисовал его самого и его дом. Открыл телефонную книгу на букву П.

Патриков нашлось пятьдесят восемь, из них четверо с инициалом «Э.»: Патрик Э., Патрик Э. Д., Патрик Э. Дж. и Патрик Э. С. Рядом с «Патриком Э. Д.» было написано «мозольный мастер». Остальные три номера я обзвонил. По первым двум никто не ответил, а по третьему автоответчик сказал: «Привет! Извините, но сейчас Энжела и Брайан не могут подойти к телефону. Если вы хотите…» Я подождал до вечера и еще раз набрал первые два номера. По одному ответила женщина, по другому мужчина. Ни тот, ни другой и слыхом не слыхивали о мистере Патрике, пенсионере, бывшем преподавателе истории.

После анекдота про холодную войну я спросил у адвоката:

Как вы думаете, каково это – быть миссис Джеки Онассис?

Не понял?

Ну, знаете… Джей Ф. погибает. Она выходит за другого. Совокупляется с ним. Каждое утро они просыпаются рядом на шелковых простынях, обедают в дорогих ресторанах, ходят на коктейли, попадаются под камеры папарацци, ездят в круизы по Средиземноморью, пьют шампанское, загорают и…

Грегори.

…и все это время у нее в голове крутится: вы же не думаете, что она могла забыть об этом хоть на мгновение? – «22 ноября 1963 года в Далласе, штат Техас, я ехала на заднем сиденье автомобиля с открытым верхом с куском президентского мозга на ладони».

Интересно, сколько книг написано об убийстве Кеннеди? Сколько снято фильмов, документальных и художественных? А все равно никому точно не известно, кто его убил и зачем. Когда его убили, мне было пять лет и один месяц. Мне почему-то всегда казалось, что я видел сообщение о его смерти по телевизору, но такого просто не могло быть, ведь телевизор появился у нас только в 1966-м. Наверно, я помню сообщение про Роберта, когда его застрелили. Это случилось в 1968-м. Мне было уже лет девять-десять, это я скорее мог запомнить. А может, я столько раз видел кадры последних спокойных секунд далласского кортежа, что уже не в силах отделить действительное событие от сложившейся у меня в голове картинки? Я вижу не убийство президента. Я вижу человека, у которого из головы вылетают мозги. У меня в голове две истории: одна фактическая и одна вымышленная.

Факт: мертвый президент.

Вымысел: смерть президента.

Папаша мой говорил про клан Кеннеди: компашка ирлашек.

Мистер Патрик писал исторические книги. Некоторые входили у нас в список литературы, необходимой для сдачи экзаменов. Это я вспомнил, пока сидел за столом, размышляя, как мне разыскать мистера Патрика. Он писал про Французскую революцию, про Дантона и Робеспьера, про Наполеона Бонапарта. Их имена он произносил на французский манер.

Пришлось ждать до утра. Я снова рисовал наружу, а потом заполнял пустые квадратики; изобразил и себя снаружи. Было холодно – последняя неделя января. Я надел теплую куртку, шарф и перчатки – те, в которых был на картинках, – и вышел. Всю ночь шел снег. На тротуаре его уже основательно утоптали, он был весь в отпечатках подошв. Посередине тянулась серо-коричневая слякотная полоса. Мой сосед, пожилой человек, лопатой расчищал дорожку к своему дому. Красное лицо, белые клубы дыхания. Он остановился и посмотрел на меня. Сначала ничего мне не сказал. Не кивнул, не улыбнулся, просто глядел и все. Он когда-то работал вместе с моим отцом. Звали его Дэннис. Дэн. По субботам, с утра, когда не было начальника, отец иногда брал меня с собой на работу. Я помогал ему или просто смотрел, как он работает, или бегал в магазин, или в час дня прибегал из паба, чтобы пробить талоны за отца и его корешей. Мне тогда не было еще и одиннадцати, а может, даже десяти. Отец работал на покраске, а Дэннис – в гальваническом. Он занимался бамперами и молдингами. Запчасти привозили в металлических чанах, в пузырящейся жидкости, которая пахла, как горячий уксус. Дэннис как-то сказал: сунь туда башку, и твой зеленый глаз станет карим, будешь у нас как все, одинаковый. В утренний перерыв мы – отец, Дэннис и я – усаживались на заднем дворе на деревянные скамьи и ели булки. Черные отпечатки на белой мякоти. Сегодня он был в варежках.

Привет, Грегори.

Я пошел медленнее и, пока не миновал низкой кирпичной ограды его садика, держал голову чуть повернутой в его сторону. Лицо у него было потное, неулыбчивое.

Н-н. Н-н-н.

Я отвернулся. Прошел, ускорив шаг, мимо его калитки и все время видел краем глаза, что Дэннис продолжает за мной следить. Потом я уже не мог видеть его самого, но спиной чувствовал его пристальный взгляд. Я прошел два или три дома, прежде чем услышал, что он снова начал скрести лопатой.