Сеньор Виво и наркобарон - Луи де Берньер

Пока сеньор Виво одним своим присутствием устрашал обитателей усадьбы и отвлекал их внимание, женщины окружили громадное поместье и, перебравшись через забор, выдвинулись со всех сторон к многочисленным строениям, объявив о своем прибытии леденящими кровь воплями и стрельбой; воздух наполнился запахом пороха и белой цементной пылью, выбитой пулями из оштукатуренных стен.

Предчувствуя неизбежное поражение, бывшие холопы каудильо вышли из здания с белыми тряпками на стволах винтовок и хотели сложить оружие перед сеньором Виво, но тот в резкой форме велел им сдаться Фульгенсии Астиз. Она приказала бандитам раздеться догола и лишь затем покинуть пределы имения. Бандиты подчинились и, прикрывая руками срам, под градом камней бежали через центральные ворота.

Когда мы с сеньором Виво и частью отряда покидали имение, оставшиеся женщины вошли в дом и занялись инвентаризацией безвкусного имущества, намереваясь устроить благотворительную распродажу, и обсуждали, как лучше поделить комнаты, чтобы всем жить в мире и согласии.

Сократившийся отряд вернулся в Ипасуэно с наступлением темноты и, не встретив сопротивления, вошел в квартал Заправилы. Он направился к отталкивающе расцвеченной церкви, где на всеобщее обозрение выставили почившего сеньора Экобандодо; покойник лежал в катафалке, украшенном гвоздиками, чье назначение – не столько воздать почести в смерти, сколько заглушить исходящее от явно разлагающегося трупа стойкое зловоние гнилостного распада.

Сеньора Астиз оттолкнула церковных служек, читавших псалтырь, катафалк выволокли на площадь и поставили перед входом. И тут сеньор Виво сделал нечто, подобного чему я не видел с тех пор, как побывал в Военном училище инженеров электромеханики, где фиксировал жертв пыточных камер того времени. Он вынул нож и взрезал покойнику горло у подбородка. Всунул руку в глотку и вытащил в разрез уже почерневший и распухший язык. Должен признаться, при этом диком зрелище меня стошнило, но впоследствии я узнал, что подобное варварство совершалось умершим сплошь и рядом в дни, когда он владычествовал в здешних местах. Сеньор Виво проделал все с абсолютной невозмутимостью, вымыл руки в фонтане и уехал верхом на сером коне, сопровождаемый, как всегда, ягуарами.

Я был слишком слаб, чтобы следовать за ним, а потому остался и был свидетелем того, как тело Пабло Экобандодо вздернули на фонарном столбе, где оно провисело вниз головой два дня, привлекая канюков и осыпая тротуар трупными червями; наконец зловоние стало настолько невыносимым, что были вызваны полицейские, которые его убрали. Молодой офицер, присоединившийся к отряду женщин, позже сообщил мне, что тело закопали на городской свалке. Вот таким необычным манером новоявленный младенец Геракл задушил змею, а колибри победила ястреба.

В последующие два дня я по-прежнему посещал лекции сеньора Виво, а как-то вечером заглянул к нему домой, где в дверях меня встретил необычайно привлекательный молодой человек, представившийся Хуанито. Этот господин находился в обществе молодой дамы по имени Розалита, в которой я узнал обитательницу своей «гостиницы» и с которой он явно развлекался незадолго до моего прихода. Молодой человек не пожелал ответить на вопросы о своем соседе по квартире, но был достаточно любезен, чтобы показать мне дом и предложить чашечку кофе, которую я с благодарностью принял. Сеньор Виво пребывал у себя в комнате с двумя устрашающими компаньонами семейства кошачьих, и, войдя туда, я понял, что живет он в совершеннейшем беспорядке. На стене висели карандашный набросок египетской богини Изиды и множество фотографий молодой мулатки, явно очень высокой, чуть ли не нордической наружности, с диковинным вкусом в одежде. По всей комнате лежали музыкальные инструменты и книги. Сеньор Виво не обратил на меня внимания, и я перешел в соседнюю комнату, уставленную коробками – вероятно, с подарками, ибо они были заполнены свертками в зеленой и сиреневой бумаге. В одной коробке обнаружилось множество камней, снабженных ярлычками и тоже обернутых в зеленую бумагу, из чего я заключил, что сеньор Виво интересуется геологическими породами.

Сеньор Хуанито предложил мне остаться на ночлег, и я, пускай лишившись ужина, ухватился за возможность больше узнать о сеньоре Виво. Однако ничего не вышло; только я улегся в постель, отвратительные чудовища опять вспрыгнули ко мне и крепко уснули, намертво придавив меня к кровати. Я также не мог покинуть постель для отправления естественных надобностей и большую часть ночи провел без сна под аккомпанемент адской силы мурлыканья, от которого все вокруг опасно сотрясалось.

Поутру я обнаружил, что освобожден от кошачьего бремени, и торопливо оделся. Потом тихонько приоткрыл дверь в комнату сеньора Виво и увидел, что его уже нет. Но с улицы доносились голоса, и я быстро спустился в сад.

Там сеньор Виво беседовал с невысоким пожилым индейцем аймара в национальной одежде и с косичкой; его сопровождали две кошки, по окрасу и размерам сходные с воспитанниками хозяина дома; последние находились здесь же и затеяли возню с гостями. Собеседники не обратили внимания на мое присутствие и говорили загадками, при этом разыгрывая пантомиму, рассчитанную, как показалось, на меня.

Сеньор Виво, глядя на совершенно пустое место, сказал: «Так вот она какая, красавица, о которой я столько слышал». Индеец ответил: «Парланчина, моя дочка», – а затем обратился к пустоте: «Гвубба, познакомься с Дионисио».

Сеньор Виво пожал несуществующей даме руку и как бы чмокнул туда, где находилась бы щечка, будь там женщина. Затем нагнулся, погладил что-то невидимое и воскликнул: «Какой симпатичный оцелот! Привет, киса, как дела?»

Индеец спросил: «Вся дрянь сгорела?» – на что сеньор Виво ответил: «Да». Тогда индеец сказал: «Ты придешь в Кочадебахо де лос Гатос. Ты нам понадобишься».

Сеньор Виво вошел в дом и спустя несколько минут вернулся с конвертом, который передал мне, даже не удостоив взглядом. На конверте значилось: «Последнее письмо о кокаине», и я сунул его в карман, собираясь прочесть позже.

Затем пара в несообразной компании кошек и серого жеребца проследовала в лагерь женщин, где сеньор Виво коротко переговорил с ними, сказав, что через месяц будет готов препроводить тех, кто пожелает, в город Кочадебахо де лос Гатос.

После этого сеньор Виво с индейцем отправились на прогулку по каким-то жутким, изобилующим обрывами местам, то и дело обращаясь к даме-невидимке и ее воображаемому оцелоту, а я был оскорблен тем, что стал жертвой столь серьезно разыгрываемой комедии. Километра через три невыносимой прогулки я понял, что безнадежно отстал, хотя, казалось, сеньор Виво и индеец шли весьма неспешным шагом. Когда они ушли далеко вперед, я неохотно признал, что иного выбора не остается: я вынужден прервать погоню и вернуться в Ипасуэно.

Я остался в городе еще на неделю, дабы поразмышлять над счастливой и неблагоприятной стороной этих событий, и к концу этого срока столкнулся на улице с юношей, который посещал занятия сеньора Виво. «Вас не было на уроках целую неделю, – сказал он. – Вы пропустили все лекции о Спинозе. Вам бы понравилось».

Весьма удивившись, поскольку считал, что все это время сеньор Виво находится в Кочадебахо де лос Гатос, я направился в лагерь, где сеньора Астиз заявила, что видится с сеньором Виво ежедневно, а я, видимо, по-прежнему напрашиваюсь на прогулку в ущелье. Больше того, мне встретились приезжие из Кочадебахо де лос Гатос, и один из них – белый человек, обладатель выпирающего живота, рыжей бороды и совершенно возмутительных и вульгарных манер, – сообщил, что действительно видел серого жеребца, ужасных кошек и сеньора Виво в, как он выразился, «их великолепном подводном городе неослабного блуда».