Карт-бланш императрицы - Анастасия Монастырская

К осени вынужденный любовный треугольник измучил всех троих. И больше всего саму императрицу. Мужчинам проще: играет силушка, пойди подерись. В крайнем случае — выпей для душевного спокойствия. А ей что делать? Пить — не пьется, драться не обучена, остается только в государственные дела уйти с головой. Но и там он ее находил, смущая непристойными предложениями:

— Все сердце мне любовь выгрызла, коли не согласишься быть моей — умру.

— Да как вы смеете!

— От любовной тоски, матушка, и не то сделаешь. Зачем тебе Орлов? Я же лучше!

Потемкин пугал Екатерину: тяжело стоять на постаменте, а ну как потом свалишься? Но еще тяжелее с высоты смотреть на человека, с которым хотелось быть как можно ближе. Вот и металась, не зная, как быть.

Потемкин раздражал и злил многих, прежде всего, своей удивительной уверенностью в себе и внутренней свободой. Ему, к примеру, ничего не стоило подшутить над шефом тайной полиции, одного из опаснейших людей в государстве. В то время, как другие дрожали при его появлении, Григорий хохотал, передразнивая медвежья походку Степана Шешковского: "Что, Степан Иванович, снова кнутобойничаешь? Не надоело ли с мясом работать?". Шешковский обычно багровел от гнева, но, странное дело, сносил молча опасные оскорбления. Может, потому Потемкин и привык, что все сходит с рук?

Примерно через полгода после коронации императрицы Потемкин перешел тонкую грань, отделявшую его обычные дерзкие выходки от государственного преступления. В отсутствие Орлова он забрался в спальню к императрице и попытался занять место официального фаворита. Несмотря на смущенный смех Екатерины, скандал вышел ужаснейший, и Григория Александровича отправили в почетную ссылку — в Швецию. Ему надлежало навестить русского посла в Стольгольме и сообщить тому о новой политике русского государства. Потемкин понял намек: его поведение становится угрожающим для добродетели императрицы (добродетели, ха!), потому и отсылают в холодные края немного остудиться.

— Ну, и как там, в Швеции? — встретил он в день своего назначения Сергея Салтыкова, которого когда-то также отослали от двора. — Люди живут?

Салтыков усмехнулся:

— Живут! Но вам там не понравится, Григорий Александрович!

— Почему?

— Слишком горячи, того и гляди, своими выходками шведскую столицу растопите.

Потемкин довольно усмехнулся: подобная характеристика вполне его устраивала.

За границей Потемкину не понравилось. Во-первых, говорят не по-нашему (сложно что ли русский язык выучить?), во-вторых, люди слишком холодны и воспитаны, хороших шуток не понимают (скучно!), ну, а в-третьих, Потемкин уже не мог находиться вдали от предмета своего обожания. Такая дурная привычка. Потому довольно быстро выполнил поручение, и, не мешкая, отправился в обратный путь. Обернулся, как в сказке: по щучьему велению, по моему хотению, и вот я здесь! Екатерина вздрогнула, увидев его во время очередного приема: полученный урок Потемкина ничему не научил. Жаль? Да нет, пожалуй, так даже интереснее. Любовный треугольник вновь затрещал по швам. Развязка приближалась.

По возращении неугомонного подданного Екатерина приблизила его к себе. Неожиданному сближению способствовал и тот факт, что Орлов в то время уехал навестить брата. Со временем она научилась отвечать шуткой на признания в любви, и между ними установились доверительные отношения, напоминающие сомнительную дружбу между мужчиной и женщиной. Обоих тянуло друг к другу, но если Потемкин всеми помыслами и надеждами стремился к иным отношениям, Екатерина их боялась. Особенно ее смущала разница в летах. Так и ходили на цыпочках по тонкой веревке, не переходя любовного Рубикона.

Стремясь компенсировать амурное разочарование Григория, Екатерина немало способствовала его политической карьере. Однажды, исполняя свои обязанности камер-юнкера, он сидел за столом напротив императрицы. Она спросила его о чем-то по-французски. Он отвечал по-русски, а когда ему указали, что отвечать государю следует на том же языке, на каком предложен вопрос, дерзко возразил: "А я, напротив того, думаю, что подданный должен ответствовать своему государю на том языке, на котором может вернее мысли свои объяснить; русский же язык учу я с лишком двадцать два года". Екатерина рассмеялась и перешла на русский язык, которым владела намного хуже, чем французским. В дальнейшем, вспомнив забавный эпизод, она назначила его помощником обер-прокурора Синода, решив, что таким образом найдет лучшее применение его способностям, а заодно оградит себя от его домогательств. Более того, она собственноручно составила список его непосредственных обязанностей: "Повелели мы в Синоде беспрерывно при текущих делах, а особливо при собраниях, быть нашему камер-юнкеру Григорию Потемкину и место свое иметь за обер-прокурорским столом, с тем, дабы он слушанием, читанием и собственным сочинением текущих резолюций и всего того, что он к пользе своей за потребное найдет, навыкал быть искусным и способным к сему месту для отправления дел, ежели впредь, смотря на его успехи, мы заблаго усмотрим его определить к действительному по сему месту упражнению".

Вопреки сомнениям его главного соперника — Орлова — новая служба Потемкину понравилось. Он ежедневно посещал все заседания Синода, внося разумные предложения, нередко одобренные самой императрицей.

И терпение Орлова лопнуло. Случилось то, что случилось. Избитого Потемкина привезли домой. Вызвали лекаря. Тот приложил к глазу жгучую повязку, стало хуже. Тогда нетерпеливый больной сам решил заняться лечением: назавтра с докладом его ждала императрица.

Не дождалась.

С потерей глаза Потемкин переменился. Вчера он был красив, как греческий бог, сегодня уродлив, как циклоп. Несчастье полностью переменило и характер, Потемкин сделался угрюм, задумчив и религиозен. Оставил двор, предпочитая теперь полное уединение. Отрастил длинную бороду и стал говорить об уходе в монастырь.

Екатерина забеспокоилась, лишившись своего любимца. Что имевши не храним, потерявши — плачем. Она потребовала было, чтобы Потемкин после выздоровления вернулся к своим служебным обязанностям, но получила твердый отказ: все нынешние стремления Григория Александровича направлены в сторону церкви. Свет более его не интересует, и в скором времени он собирается принять постриг.

Уговоры оказались бесполезными. Потемкин пребывал в хандре, Орлов — в прекрасном расположении духа, Екатерина — в смятении. Наедине с собой она могла признаться, что очень скучает без своего поклонника.

Впрочем, в монастырь Потемкин так и не ушел. То ли с Богом не договорился, то ли просто пережил сложные времена и почувствовал потребность в ином образе жизни. В начале русско-турецкой войны он неожиданно обратился к императрице с прошением позволить ему пожертвовать жизнью ради ее славы и благополучия: "ревностная служба к своему государю и пренебрежение жизни бывают лучшими способами в получении успехов". Скрепя сердце, Екатерина удовлетворила просьбу любимца. Пусть лучше военная карьера, чем служение Богу.

В чине генерал-майора Потемкин участвовал в штурме Хотина, а затем при знаменитом сражении при Фокшанах. В полку его любили за храбрость и честность. Украдкой от Григория, императрица внимательно следила за военными подвигами Потемкина.