Летучий голландец - Эрик МакКормак

НА ПОХОРОНАХ ВЫЛА ЖЕНЩИНА.

Это было на третий день после смерти Томаса Вандерлиндена; похороны проходили на кладбище Маунт-Хоуп. Я не люблю похороны и, честно говоря, не хотел туда идти. Но Томас специально попросил своего адвоката позвать меня, и я не знал, как отказать в просьбе умершему человеку.

Поэтому я поехал на кладбище, которое, как и большинство кладбищ, когда-то находилось на окраине города, чтобы людям не приходилось постоянно вспоминать, что они смертны. Но Камберлоо рос и рос, пока не окружил старый погост осторожным кольцом. Здесь были похоронены многие старые семьи, заселившие этот город почти два века назад, и вечный сон их теперь тревожит рев машин, который они и вообразить себе не могли. Кладбищенские дубы, когда-то возвышавшиеся над всеми зданиями, которые эти люди прошлого видели в своей жизни, кажутся низкорослыми рядом с самыми что ни на есть обыкновенными высотками.

Я вылез из машины и прошел через северные ворота, минуя стоявшие вперемешку старые и новые надгробия: к основателям Камберлоо уже присоединились тысячи людей, позже приехавшие со всего мира, и все они в конечном счете зовутся «иммигрантами-землевладельцами». Некоторые из умерших родились в странах, где принято украшать надгробные камни фотографиями покойных. Лица многих уже стали такими же призрачными, как, наверное, и их владельцы. На старых надгробиях я с трудом смог разобрать имена. Создавалось впечатление, что эти камни стоят здесь теперь, чтобы напомнить о Смерти как таковой, а не о смерти конкретного человека. На некоторых могилах лежали свежие цветы, и я невольно вспомнил Томаса Вандерлиндена, который по утрам занимался своими клумбами. Мое знакомство с ним продлилось даже меньше, чем жизнь любого из его морозостойких однолеток.

Погруженный в такие печальные мысли, я постепенно прошел через кладбище и присоединился к маленькой группе, собравшейся у могилы Вандерлиндена. Помимо лысого владельца похоронного бюро – на его нагрудном кармане красовалась надпись «Ритуальные услуги Веста» – там было четыре могильщика. Рядом стояла женщина в черном. Довольно высокая, с лицом, закрытым вуалью, потому я не мог определить, сколько ей лет. На воротничке полного священника, который участвовал в церемонии, тоже был логотип похоронного бюро – по-видимому, это был штатный священник. Я удивился, поскольку никогда не считал Томаса традиционно религиозным человеком. Священник улыбнулся и кивнул мне, когда я подошел. Левый глаз у него был красный и слегка косил наверх; получалось, что один глаз он постоянно держит воздетым к небу.

Надгробная плита была сделана из темного мрамора. Единственным словом, вырезанным на ней, была фамилия – «Вандерлинден». Блестящий гроб из красного дерева лежал на двух деревянных опорах возле могилы.

– Позвольте, мы начнем, – сказал священник и начал читать слова заупокойной службы. Когда он дошел до слов «Раб твой Томас…», ему пришлось взглянуть на камень, чтобы вспомнить фамилию. Его «земной» глаз остановился на женщине под вуалью с извиняющимся видом.

– Я не знал покойного лично, – пробормотал он, – но уверен, что он был хорошим человеком.

Закончив читать, священник подал знак; могильщики взялись за веревки, украшенные шелковыми кистями, и начали опускать гроб в землю.

И в этот момент раздалось рыдание.

Даже не столько рыдание, сколько пронзительный вой – что-то вроде того, который иногда слышится в телефонной трубке. Звук шел от женщины под вуалью. Такой жуткий, что люди, пришедшие на другие похороны и стоявшие в пятидесяти ярдах, оглядывались на нас. Кажется, владельцу похоронного бюро и священнику тоже было как-то не по себе; а вот могильщики не обратили на вой никакого внимания. Они продолжали опускать гроб, только мельком взглянув на женщину. Чего они только не повидали за время своей работы.

Я пожалел, что не прислушался к внутреннему голосу и не остался дома.

Когда гроб опустился на дно могилы, веревки ослабли, и вой прекратился. Женщина сняла перчатку, подняла кусок глины и бросила его в могилу. Он ударился о гроб с печальным глухим стуком. Священник прочел короткую молитву, потом решительно закрыл книгу и улыбнулся. Могильщики взяли лопаты с длинными ручками и приготовились к работе. Владелец похоронного бюро, лысина которого блестела под солнцем, кивнул им, потом взял женщину под руку и повел ее от могилы; священник пошел за ними. Когда я уходил, я слышал, как комья земли тяжело и глухо стучат о гроб.

Я был уже около своей машины, когда услышал прямо за собой шаги.

– Спасибо, что пришли.

Я неохотно обернулся, зная, кто это должен быть. Женщина уже сняла вуаль. На вид ей было за тридцать; у нее были заметно выступающий подбородок, голубые глаза под очками в тонкой оправе и светлые волосы. Довольно высокая и крепкая, уверенная в себе женщина с большой черной сумкой. Она протянула мне руку в перчатке; ее рукопожатие было твердым.

– Я дочь Томаса, – сказала она, – Мириам.

Вот это действительно сюрприз. Я считал само собой разумеющимся, что Томас Вандерлинден – один из тех взрослых, у которых никогда не бывает детей: они сохраняют в себе некую ребячливость.