Гувернантка - Стефан Хвин

Когда поезд остановился на вокзале с готическим названием города, их уже ждал с двумя повозками человек от Зальцмана. Остановились в гостинице на Карренваль. На следующий день отец Александра отправился домой к Лессеру Гелдзинскому с рекомендательными письмами от варшавских купцов, что впоследствии очень помогло ему в делах. Хозяин красивого дома на Брайтгассе заверил гостя из Варшавы, что лучше времени и придумать было нельзя, нужно только — пока судьба благоволит — принять несколько смелых решений. Прусский банк охотно дает кредиты, французские и английские торговые конторы на Speicher Insel принимают крупные заказы, в порту кипит работа. Из окон салона на Брайтгассе видны были высокие мачты и наклонные трубы пароходов из Голландии, Англии и Шотландии. Крылья портовых кранов перемещались в облаках пара. В трюмы из элеватора сыпалась золотой струей украинская пшеница, привозимая в город по Надвислинской железной дороге из Киева и более далеких мест. Договор с Зальцманом и Румянцевым подписали в здании гильдии. Капитал акционерного общества был солидный. Когда же еще взяли в аренду большое помещение в лабазе и цены зерна на биржах в Роттердаме и Лондоне пошли вверх, так что удалось распространить сделки на Кенигсберг и Таллин, отец Александра однажды осенним днем отправился в коляске по длинной липовой аллее в Alte Oliva, северный район города, где купил красивый старый дом с белыми стенами и черным прусским антаблементом на Ронштрассе, 18, на огороженном участке у самого леса.

Дом был большой и пустой, казалось, в нем никто прежде не жил. Приехали туда из гостиницы на Карренваль под вечер. Ходили по комнатам, ища чужие следы, но везде слышали только эхо своих шагов. С владельцем, который продал дом через посредника, они так и не познакомились. Красивый молодой человек отдал ключ, произнес несколько любезных слов, после чего сел в пролетку и уехал. Полы были из черного дуба, сверкающие, как темный январский лед на замерзшей реке.

Когда вышли на веранду, воздух так и светился от порхающих над головой желтых бабочек. С моря дул соленый ветерок. Анджей сел на подвешенную на цепях скамью. Душа, стиснутая холодным обручем, начала оттаивать.

С веранды был виден сад, дальше пруд, за прудом живая изгородь: жасмин, боярышник, елки. За изгородью возвышались две стройные башни цвета вековой меди, острыми верхушками протыкавшие чистое небо над буковым лесом. Кто-то им потом сказал, что это Кафедральный собор.

Мебель по совету Зальцмана покупали у Рецля на Брайтгассе. Старые секретеры, дубовый письменный стол, шкаф черного дерева. Круглое зеркало венецианского стекла поместили в комнате, где отец Александра разложил свои бумаги. На стене в нижней комнате повесили японскую миниатюру, которую подарила матери панна Эстер.

Кухня была просторная и белая — вся в голландском кафеле. Лестница поскрипывала, когда прислуга Агнес поднималась наверх со свежим постельным бельем.

В маленькой комнате под башенкой Анджей расставил на полке книги. Напечатанный готическим шрифтом том в красном коленкоровом переплете встал рядом со старинной книгой с иллюстрациями Доре.

Приехавшему с Виолой на лето Зальцману так понравилось на Ронштрассе, что он чуть даже не решил купить какой-нибудь из стоящих за живыми изгородями особняков, чтобы насовсем перебраться туда с Хожей, однако Виолу нужно было везти в Бад Эссен. Иногда ездили в Цоппот, в лесной амфитеатр, слушать Вагнера. Возвращались ночью через поля у подножья Карлсберга. Коляска почти бесшумно катила по песчаной дороге. Собор отчетливо выделялся на фоне лунного неба. Он был похож на ковчег с двумя высокими мачтами и, казалось, плыл над черным морем деревьев.