Забрать любовь - Джоди Пиколт

Я положила трубку. Макс уже задыхался от рыданий. Дрожа всем телом, я начала гладить его спинку. Затем я схватила губку и попыталась оттереть запекшуюся кровь с его носика и губ, чтобы облегчить ему дыхание. Даже после того, как я его умыла, на его личике остались следы крови.

— Прости, Макс, — шептала я. — Я ведь только на секунду отвернулась. Я не знала, что ты такой быстрый. — Макс на мгновение притих, но тут же снова расплакался. — Прости, мой хороший, — повторяла я, как будто напевая колыбельную. — Прости, пожалуйста.

Я отнесла его в ванную, открыла кран, поднесла Макса к зеркалу… Обычно все это его успокаивало. Сегодня он не обратил на это ни малейшего внимания. Я села на крышку унитаза и снова прижала малыша к себе. Все это время я продолжала плакать. Рыдания рвались у меня из груди, сотрясая и мое тело, и тельце Макса. Я не сразу осознала, что он затих и неподвижно лежит у меня на плече.

Замирая от страха, я подошла к зеркалу. Его глаза были закрыты, а волосы слиплись от пота. Его носик был забит запекшейся кровью, под глазами чернели кровоподтеки. Я содрогнулась от страшной мысли: я ничем не лучше тех женщин, я убила своего ребенка!

Продолжая судорожно всхлипывать, я отнесла Макса в спальню и положила на прохладное голубое покрывало. Присмотревшись, я увидела, что его грудь поднимается и опускается в такт дыханию, и с облегчением вздохнула. Несмотря на кровь и синяки, личико спящего младенца хранило ангельское спокойствие.

Я закрыла лицо руками. Я всегда знала, что буду плохой матерью, но считала, что главными моими грехами станут забывчивость и некомпетентность. Я не знала, что смогу причинить увечье собственному ребенку. Любая другая мать на моем месте взяла бы ребенка на руки и лишь потом наклонилась бы за слюнявчиком. Но такой дуре, как я, это и в голову не пришло. А то, что случилось однажды, может повториться.

Внезапно передо мной возник образ мамы. Я увидела ее такой, какой она была в вечер накануне своего исчезновения. На ней был махровый халат бледно-персикового цвета и пушистые шлепанцы.

— Ты же знаешь, малышка, что я тебя люблю, — прошептала она, присаживаясь на край моей кровати и думая, что я сплю. — Не верь никому, кто скажет тебе, что это не так.

Я положила руку на спинку сына, успокаивая его неровное дыхание.

— Я люблю тебя, — прошептала я, кончиком пальца вычерчивая буквы его имени на хлопчатобумажном костюмчике. — Не верь никому, кто скажет тебе, что это не так.

* * *

Макс проснулся в хорошем настроении, улыбаясь и агукая. Он проспал целый час, и весь этот час я простояла над его колыбелью. Впервые с момента его рождения я молилась о том, чтобы он поскорее проснулся.

— Хороший мой! — воскликнула я, потянувшись к его пухлым пальчикам.

Я сменила ему подгузник и вытащила из шкафа ванночку. Я усадила его в нее полностью одетым и только потом наполнила ванночку теплой водой с детским шампунем. Я отмыла от остатков засохшей крови его личико и ручки, а потом переодела своего малыша. Грязный костюмчик я как могла отстирала и повесила сушиться на душ.

Решив, что обязана его побаловать, я дала ему грудь, вылив смесь, которую он так и не выпил. Я нежно прижимала его к себе, а он улыбался и терся щекой о мою кожу.

— Ты ничего не помнишь, малыш? — шепотом спросила я у него и с облегчением откинула голову на спинку дивана. — Слава богу!

Остаток дня Макс вел себя просто идеально, и я поняла, что Бог решил меня наказать. Упиваясь чувством вины, я щекотала Максу животик и целовала его пухлые ножки. Когда Николас вернулся домой, я внутренне подобралась, но осталась сидеть на полу, играя с малышом.

— Пейдж! Пейдж! Пейдж! — входя в прихожую, пропел Николас.

С полуприкрытыми глазами он продефилировал в гостиную. Он провел в больнице тридцать шесть часов подряд.

— Не вздумай произнести в моем присутствии слова «Масс-Дженерал». Я также не желаю слышать слово «сердце». Следующие двадцать четыре часа я проведу здесь, в своем собственном доме. Я буду спать, есть вредную еду и предаваться праздности. — Он направился в спальню. — Ты ездила в прачечную? — донесся с лестницы его голос.

— Нет, — прошептала я.

На этот раз у меня была уважительная причина, но я была уверена, что она ему не понравится.

Николас снова возник на пороге гостиной с рубашкой, которую он двумя пальцами держал за воротник. От его хорошего настроения не осталось и следа. Еще два дня назад он просил меня съездить в химчистку, но ехать вместе с Максом у меня не было сил, а Николаса, который мог бы за ним присмотреть, не было дома. Что касается бебиситтеров, то я понятия не имела, где и как их искать.

— Мне чертовски повезло, что у меня завтра выходной, потому что чистые рубашки закончились, — с потемневшим лицом сказал он. — Неужели ты так сильно занята?

— Я надеялась, — не поднимая головы, ответила я, — что ты сможешь посидеть с ребенком, пока я съезжу в прачечную и за покупками. — Я сглотнула. — Я… ну вроде как ожидала, когда ты вернешься домой.

— Я провел на работе тридцать шесть часов, а ты хочешь, чтобы я сидел с Максом? — взвился Николас. Я не ответила, и он продолжал: — Господи, Пейдж, это мой первый выходной за две недели. А ты сидишь дома днями напролет!

— Я могу подождать, пока ты отдохнешь, — предложила я, но Николас уже развернулся и направился по коридору обратно к лестнице.

Я стиснула кулачки сына, готовясь к неизбежному. И в самом деле, спустя несколько секунд Николас с грохотом сбежал по лестнице с мокрым окровавленным детским костюмчиком в руках.

— А это, черт возьми, что такое? — угрожающе понизив голос, поинтересовался он.

— Макс упал с дивана, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответила я. — Это произошло совершенно случайно. Слюнявчик соскользнул на пол… — Я подняла глаза на Николаса, увидела его горящие гневом глаза и снова начала плакать. — Я отвернулась на одну секунду… нет, на полсекунды… чтобы поднять его, и в это время Макс скатился с подушки и ударился носом об стол…

— А ты вообще собиралась мне об этом рассказывать?

Николас одним прыжком оказался возле меня и схватил Макса на руки.

— Осторожно, — встрепенулась я, а Николас издал странный сдавленный звук.

Увидев кровоподтеки под глазками Макса и следы крови на крыльях его носа, он перевел взгляд на меня. В его глазах светилось такое презрение, что у меня внутри все оборвалось. Я поняла, что обречена гореть в адском пламени. Он крепче прижал к себе сына.

— Можешь ехать, — тихо произнес он. — Я сам позабочусь о Максе.

Эти слова и прозвучавшее в его голосе обвинение хлестнули меня по лицу, как пощечина. Я встала и направилась в спальню собирать рубашки Николаса. Я сгребла их в охапку, и мне почудилось, что они опутали и связали мне руки своими рукавами. Взяв кошелек и солнцезащитные очки с кухонного стола, я остановилась на пороге гостиной. Николас и Макс одновременно подняли головы и посмотрели на меня. На фоне светлого дивана они выглядели так, будто были вырезаны из цельной глыбы мрамора.