Джек Мэггс - Питер Кэри

Генри, может, тебе довелось слышать глупейшую речь судьи Денмана перед присяжными заседателями о ядовитой крови, текущей в жилах таких бандитов, как я, слышал ли ты, как этот старый флегматик огласил целый список моих судебно-наказуемых проступков, и ты, возможно, мог подумать, что я вор, и только этим занимался с утра до ночи.

У Софины и меня была тяжелая работа, это верно, но скорее работа поденщиков, а не воров. Когда мы скребли полы в доме нашей Ма и полировали перила лестниц, нам казалось, что время остановилось. А сколько прекрасных летних дней мы провели взаперти в комнатах верхнего этажа, где единственным развлечением было лечь на пол и, приложив ухо к стакану, прижатому к половицам, пытаться разгадать маленькие печальные драмы, происходившие в комнате под нашей кухней.

У Сайласа в его тюрьме было больше свободы, чем у нас. Ему нередко разрешали стоять у открытой двери тюрьмы в своем отлично сшитом сером костюме и, попыхивая индийской сигарой, обмениваться мнениями с любым, кто проходил мимо. Софине и мне не позволяли показываться на узкой улочке перед нашим домом. Нам не разрешали даже поиграть на ней в «классики».

Поэтому ничего удивительного не было, что мы скорее с нетерпением ждали наших воровских походов, чем думали об их возможных последствиях. И это была не дурная наследственность в нашей крови и не наше криминальное сознание, а просто естественное человеческое желание каких-то перемен в нашей скучной жизни взаперти. Поэтому мы ждали, когда нас позовут пойти на этот риск, а пока прислушивались к разговорам внизу, ждали стука наковальни из кузницы через дорогу или громкого жужжания мухи, отчаянно бьющейся в зеленое стекло окна.

Звонок у входной двери звенел часто, но это были леди, пришедшие к нашей Ма, к нам они не имели никакого отношения. Если кто-то и вспоминал о нас, то чаще это случалось вечером, после ужина, когда мы скребли кухонные столы.

— Подите-ка сюда, мои дорогие, — вдруг раздавался голос, и мы отрывали глаза от серого куска мыла и жесткой щетки в руке, чтобы увидеть в двери кухни знакомого извозчика.

— Я дядюшка Дикс, и я пришел забрать вас на небольшую прогулку.

Нам хватало каких-нибудь трех минут, чтобы одеться и, громко стуча башмаками, скатиться вниз с лестницы, оставив миску с мыльной водой на столе для нашей Ма, — она никогда не задерживала нас, когда мы спешили на свою работу.

Каждому в Лондоне известно, что у братства извозчиков есть немалые связи с миром преступности, но наши дядя Дикс и Красавчик Микс были исключением, хотя бы на какое-то время. Сам Сайлас нанял их, и какими бы хулиганами или жуликами они ни считались в понедельник поутру, в такие тихие летние вечера самым криминальным их поступком было доставить нас в гостиницу.

Они были, как нам сказал Сайлас, основным звеном золотой цепи.

Как всегда, Том взламывал дверь дома и, как всегда, не входил в него. Как всегда, моя прелестная подружка и я выбирали самое достойное из серебра, которое находили и упаковывали в прочные мешки, а затем выносили их, но не дальше кухонной двери.

— Вы не нарушаете закона, — убеждал нас Сайлас, — вы не взламываете замки и ничего не уносите из дома.

Это была работа по определенной схеме, настоящее разделение труда, какое одобрил бы сам мистер Адам Смит, но я не уверен, что когда-либо слышал от Сайласа это имя, хотя он был весьма начитанным человеком, любящим цитировать Библию и Шекспира.

Даже в Ньюгейтской тюрьме он не расставался с книгами и часто сожалел, что не все из его любимых авторов были с ним в камере. Увы, на полке ему нужно было место и для портвейна с кларетом, ибо без них он тоже себя не мыслил. Пребывая в камере, Сайлас не был лишен известного комфорта. В его меню всегда была ветчина, два или три сорта пирогов, заботливо накрытых марлей от мух. Все это доводило Тома до исступления, но я никогда не верил тому, что комфортная жизнь Сайласа в тюрьме оплачивается моим трудом. В сущности, я пришел к выводу, что моя «работа» была для меня развлечением. А когда экипаж сворачивал, как обычно, в западную часть города и на небе еще оставался легкий отблеск ушедшего за горизонт солнца, мое сердце начинало учащенно биться, а рука искала и тут же находила руку моей возлюбленной. Вокруг нас экипажи, фаэтоны, двуколки, спешащие куда-то, оглушали всех грохотом и шумом, и мы, двое детей, казались здесь букашками, сметенными внезапно налетевшей летней грозой в этот жизненный поток.

Я вытянулся, стал высоким, Софина не отставала от меня, и когда мы в этот лондонский вечер сидели в экипаже, наши глаза, оказавшись на одном уровне, были столь же любопытными и жадными, как наши сплетенные пальцы. В темноте экипажа, вглядываясь в ее серые глаза, я увидел в них странное смешение благоразумия и беззаботности.

И еще боль. Моя Софина молча таила ее в себе, и об этом никто не догадывался, потому что не слышал, как я, ее плача по ночам; была еще в ней настороженность, когда речь шла о привязанностях и симпатии, которые надо завоевать именно тогда, когда кажется, что это для тебя уже невозможно.

Но я сказал, что она была красавицей, поэтому позволь мне доказать тебе это: у Софины были роскошные темные кудри и овальное лицо с такими умными и добрыми серыми глазами, и крупный рот с красиво очерченными губами, чье серьезное выражение всегда сменялось ослепительной улыбкой. Ее губы были нежны — так нежны, что я не заканчиваю фразу и, закрыв глаза, оплакиваю их. При наших встречах с Томом в гостинице я с нетерпением ждал, когда мы войдем в намеченный для нас дом и примемся за свою работу. Ведь тогда я смогу поцеловать эти губы.

Выло ли это безопасным? В большинстве случаев да. Следует отдать должное Сайласу: он редко посылал нас в дома, где степень риска была высокой. Не следует объяснять это добротой его сердца или заботой о нас. Вернее сказать, что он был человеком, у которого имелась парочка хороших бойцовых петухов, и он не хотел так просто с ними расставаться. Этим и объяснялось его особое внимание при сборе информации.

Дважды все же были осечки. Был случай, когда мы застали в доме хозяина, сидевшего у камина, чего меньше всего ожидали. В другой раз хозяева с гостями вернулись из поездки в Суссекс раньше, чем мы их ждали. Увы, такова загадка богатых лондонских домов — они довольно часто стоят запертыми на замок своими хозяевами; именно в такие дома нас и посылали, чтобы «сделать небольшую покупку».

Будь у нас такой дом, говорили мы друг другу с Софиной, мы не спали бы ни в каких других. У нас была такая игра: все дома, в которые мы наведывались по причине нашей профессии, принадлежат нам, а серебряная посуда, которую предстоит украсть, это всего лишь покупка, которую леди и джентльмены делают для своего загородного особняка.