Мутные воды Меконга - Карин Мюллер

Наутро мы с Йоханом расстались. Он улетал из Сайгона через несколько дней, а нужно было еще успеть продать мотоцикл, доставивший его без единой поломки из самого Ханоя. Он пошел попрощаться с малышкой гиббоном, но Мануэла неумолимо преградила ему путь. Детеныша беспокоить нельзя.

Это было грустное прощание.

Вернувшись в комнату, я увидела Эмму, которая с плохо скрываемым отвращением косилась на орлиную клетку. Как и положено всякой воспитанной птице, Полоний не стал гадить на своей территории. Он хорошо прицелился, и струя экскрементов забрызгала плиточный пол. Так как Эмма до сих пор не удосужилась щелкнуть пальцами, уличный вольер так никто и не построил. Она явно жалела об импульсивном решении усыновить Полония и начала ругать меня, в то время как я подчищала грязь. Кто я такая, разгоряченно выпалила она, чтобы появляться без приглашения, вносить сумятицу в установленный распорядок и ставить под угрозу чужое и без того уязвимое положение?

Оказалось, что речь идет о ее собственном положении. Директор парка отвел ее в сторонку и объяснил, что, приютив меня в своей комнате, она лишает местный отель прибыли.

Боясь потерять свой привилегированный статус, Эмма попросила меня собрать вещи. Орел также должен был последовать за мной, хотя мне разрешалось оставить ему имя.

– Мне некогда строить клетку, – заключила она. – Тебе придется выпустить его сейчас.

Я заметила, что ее обожаемый Полоний замерзнет в первую же холодную ночь, наверняка не сможет нормально летать и тем более охотиться, но Эмма была непреклонна.

Я вышла в ледяную ночь, держа птичью клетку двумя пальцами и чувствуя себя такой же ненужной сиротой. В отеле запросили дикую цену за неотапливаемый деревянный чулан с одной голой неработающей лампочкой, без душа и с туалетом в соседнем здании. Я не могла оставаться в парке до весенней оттепели, а Тило не горел желанием открывать гостевую комнату, отведенную для приезжающих специалистов. Я заглянула к Шейле и спросила, не согласится ли она оставить орла в теплом месте на ночь, пока я ищу ночлег. Она предложила мне поспать на полу, шепотом предупредив, что Эмме лучше об этом не знать, так как она действительно имеет влияние на местных и потому ей опасно переходить дорогу. А птица может переночевать в отапливаемом сарае неподалеку. Мы скоротали вечер за чашками обжигающего шоколада и кормлением наших ненасытных котят.

Шейла приехала в парк меньше месяца назад. Она планировала задержаться здесь на два года, исследуя ареал подвида местных виверр. Тех жалких грошей, что выделили ей на грант, едва хватило на дюжину ошейников с датчиками. Она показала мне тщательно прорисованную схему с описанием конструкции силков.

– Их будут делать в соседней деревне – так я поддерживаю местное производство, – гордо проговорила она.

Шейла была уверена, что всего через несколько месяцев сумеет надеть радиоошейники на двенадцать виверр. Она горела энтузиазмом, идеями и ужасно, катастрофически заблуждалась. Единственным «местным производством», которое в конце концов выиграло бы от ее усилий, было браконьерство и браконьерский арсенал. Ежедневные визиты Шейлы к ловушкам обязательно заметят и животных «освободят» задолго до ее возвращения. Стоит методу распространиться, и ловушки тоже перейдут в собственность браконьеров. Зачем охотиться долго и безрезультатно, когда животных можно просто забрать из удобных клеток? К тому же они живые – на китайском рынке за таких втридорога заплатят.

Хуже всего то, что ее подробные схемы научат браконьеров строить собственные ловушки. Новая технология распространится подобно заразной болезни и приведет к гибели всех животных, за чью голову назначена цена.

Я знала, что ее ждет, потому что сама прошла через это. Служа в Корпусе мира, я была так же полна энтузиазма и уверена в своих идеях. Мои нелепые рисовые кооперативы, школа, которую я открывала с самыми добрыми намерениями, и столь нужные колодцы с питьевой водой принесли столько вреда филиппинской деревне, что и не сосчитать.

Однако ошейники были куплены, клетки построены и будущее проекта определено. «Возможно, – подумала я, засыпая под мурлыканье довольных леопардов, – Шейле все-таки удастся пометить нескольких особей, находящихся под угрозой исчезновения. Тогда, если местные их убьют, Тило сможет найти трупы и арестовать виновных».

Настало утро, и станция наполнилась растерянными криками и свистом оставшихся в одиночестве гиббонов. Все уехали в Ханой: Тило, Мануэла, Эмма, и Полоний. В короткой записке говорилось, что орла передадут в Бюро лесного хозяйства, где с ним поступят по усмотрению. Внизу была приписка, сделанная решительным почерком Эммы: она приказывала мне больше не вмешиваться.

Когда я вернусь в Америку, то непременно достану свой дельтаплан и снова полечу по ветру, взмывая вверх и устремляясь вниз, как умеют лишь птицы. На сайгонском рынке я увидела орла, еще не совсем взрослого, со сломанным хвостом и плешивой головой, – мятежную душу, которая не знала другой жизни, кроме существования в крошечной клетке, где в него тыкали грубыми пальцами. Мне хотелось дать ему возможность взлететь, расправить крылья и почувствовать, как их развевает ветер. Купив его, я поступила глупо и импульсивно. Но больше всего на свете я жалела о том, что не смогу выпустить его на свободу, пусть всего на один долгий день, независимо от последствий. Этого шанса ему больше не предоставится.

В Кукфыонге меня больше ничто не держало. Я собрала вещи и уехала.