Место для жизни - Юлия Винер

С неполным библиотечным образованием и без языка для Юли находилось лишь два вида работы: уборка и ухаживать за стариками. Второе казалось предпочтительнее, и Юлю послали обслуживать старого художника, сломавшего себе шейку бедра. Художник был родом из Германии — Юля сказала, что учила немецкий, хотя от него не оставалось даже азов.

Юля радовалась, что идет работать в интеллигентный дом, но действительность превзошла все ее ожидания. Юля вошла в квартиру и ахнула: со всех стен и простенков в коридоре и даже с внутренней стороны двери на нее светили великолепные, яркие и радостные картины. Мало того что художник, еще и очень хороший, и Юля совсем повеселела.

И работать у художника оказалось нетрудно и приятно. Он уже ходил с ходунком, за собой делал все сам, и требования его были невелики: подмести в кухне и в коридоре, вынести мусор, заложить белье в стиралку, купить продукты по заготовленному им списку. И сварить суп, всегда один и тот же — это было немного сложнее, готовить Юля толком не умела, но художник безропотно съедал, что получалось. Зато мыть пол и вытирать пыль в комнатах, где едва можно было пройти от стеллажей и полок, тесно заставленных полотнами в рамах и без рам, он категорически запретил — и мне же лучше, радовалась Юля. И только одно его требование сильно огорчило Юлю: он просил разговаривать с ним как можно меньше, исключительно по делу. Так что немецкий оказался не нужен, да и иврит не очень — хватало того, что у Юли было. А ей как раз очень хотелось поговорить. Старик казался незлым, лицо у него во время работы было радостное и интересное, а ей было скучно и одиноко.

С течением времени они привыкли друг к другу. Юля научилась сносно варить суп, а художник начал изредка, не отрываясь от работы, отвечать на ее осторожные подступы к разговору. Во всяком случае, на вопрос, как он себя чувствует, он теперь отвечал всегда, и всегда одинаково: «Спасибо, лучше».

Но Юля видела, что на самом деле не лучше, а хуже. Перелом его почти зажил, он ходил теперь с палкой, но со дня на день становился все темнее лицом, реже улыбался во время работы, меньше ел, и однажды Юля застала его поздним утром не у мольберта, а на диване.

Он тут же встал и взялся за кисть, но такого раньше никогда не бывало, и Юля несколько обеспокоилась.

— Может, позвонить кому-нибудь? — предложила она.

— Зачем? — спросил художник, мельком глянув на Юлю.

— Ну… пусть навестят… ты, я вижу…

— И кому?

— Я знаю… родным, друзьям…

Художник промолчал.

— Так позвоним?

Художник положил мазок, отошел от мольберта, опять подошел, и все молча.

Юлю вдруг осенило. В конторе по найму переводчик ей сказал, что посылают к человеку, уцелевшему в катастрофе, но она думала, автомобильная катастрофа, там он и травму получил. И только сейчас сообразила, что это совсем другая Катастрофа.

— Или у тебя нет никого?

— Почему же никого, — неохотно усмехнулся художник. — Вот ты у меня есть.

— Нет, серьезно. Никаких родных?

— Не знаю, — пробормотал художник. — Не помню. Может, и есть.

— Ты не помнишь, и они тебя забыли?

— Если есть — вспомнят.

— Когда?

— Потом, — твердо сказал художник, и Юля поняла, что разговор закончен.

Но думать об этом не перестала. Думала о том, что и раньше ее несколько удивляло, — за все это время в квартиру никто не приходил, только вначале пару раз медсестра, заниматься лечебной физкультурой, да еще парень из электрокомпании, снимать показания счетчика. А телефон вообще звонил только однажды, социальная работница осведомлялась. Изредка звонили в дверь, но художник открывать не велел, говорил — я никого не жду.

Все это Юля сообразила, обошла набитую картинами квартиру и прислонилась к косяку двери в мастерскую художника. Он молча работал, не обращая на нее внимания. И она молчала, боясь нарваться. Но говорить было нужно, она набрала воздуху и открыла рот.

— Да? — сказал художник по-прежнему не глядя на нее.

— Эта квартира твоя собственная?

Художник мазнул кистью и сказал:

— Моя собственная.

— А когда помрешь, кому отойдет? Если нет никого?

— Не все ли мне равно кому.

— Все равно?

— Абсолютно все равно.

— Но… все-таки…

— Если не обнаружатся родственники, государству, вероятно.

— Го-су-дар-ству?!

— Да кому угодно. Хоть тебе.

— Мне?

— Да кому угодно.

— Нет, ты серьезно?

Художник недовольно оглянулся от мольберта:

— Слушай, я же просил. Ты мне мешаешь.

— Еще только минуточку! — взмолилась Юля. — Скажи только, серьезно?

— Мне все равно, что будет, когда меня не будет.

Юля тут же решила записать на бумаге, что художник завещает ей свою квартиру, и дать ему подписать. Он подпишет! Раз ему все равно. И ничего плохого в этом нет, а то останется просто бесхозное имущество, отойдет государству, глупость какая. И конечно, пусть живет, сколько сможет, но не может же очень долго, он уже явно нехорош. Надо бы врача к нему позвать.

Вот повезло так повезло! — радовалась Юля. Вот где я найду себя. Будет свое место, там я буду находиться — там и себя найду, ха-ха! Но сразу сделать, что нужно, не собралась, как-то все недосуг было. Накопилось много срочных бумажных дел, и Юля, ввиду намечающегося упорядочения ее жизни, решила упорядочить и их.

Это заняло все свободное время в среду и в четверг, но обычной скуки и досады не вызывало, у сердца все время шевелился и перебирал лапками теплый зайчик радости и надежды. И в среду, и в четверг Юля побывала у своего художника и каждый раз спрашивала:

— Так ты не передумал?

— В каком смысле?

— Насчет квартиры.

— Я об этом не думал, — отвечал художник. — Оставь меня в покое.

— И тебе все равно кому?

— Я уже сказал.

В пятницу и в субботу, нерабочие дни, Юля писала бумагу, и даже посоветовалась, как писать, с соседом по своей коммуналке, бывшим адвокатом. И он, прочитав черновик, даже пококетничал с ней немного, чего раньше не бывало. Сосед был немолодой, пенсионер совсем, но очень еще ничего. Подпись, он сказал, надо бы заверить у нотариуса, и в воскресенье Юля побежала к своему художнику, обдумывая, как уговорить его пойти к нотариусу.

Уговорю, уверяла она себя, он добрый, поймет. На такси свезу. А в крайнем случае не пожалею последних денег и приведу нотариуса к нему. И сразу вызвать врача, вспомнила Юля для очистки совести, ему лечиться надо.

Но врача вызывать не пришлось.