Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

сравнении с прочими женщинами всегда отличались какой-то хрупкостью и деликатностью, они неизменно устраивали ему подобные сцены. «Пусть она пока побудет одна, — распорядился он, — я не переношу этих недотрог, теряющих сознание, когда им предлагают заняться тем, что наверняка привлекло бы сюда целую толпу более покладистых женщин». Фальери скрылся за дверью, приказав послать за ним сразу же, как только мое состояние улучшится.

Как полагают, в несчастье у человека просыпается сообразительность, и он находит верные средства противодействовать ударам завистливой судьбы: я надеялась только на себя и никогда не буду в том раскаиваться.

Дольчини — так звали врача, которому были поручены заботы о моем здоровье, — оказался красивым мужчиной примерно лет тридцати. Вел он себя с достоинством и не проявлял ко мне никакого недружелюбия: я сразу же заметила, что он настроен ко мне благожелательно. Дольчини не только сочувствовал мне, узнав о моих прошлых несчастьях, но и обеспокоился за мою судьбу, ведь после выздоровления меня ожидали немалые неприятности; я со своей стороны не жалела слов самой искренной благодарности; мои речи растопили сердце врача, и, когда я его поцеловала... он загорелся ко мне любовью. Любовь его не была для меня неожиданностью, поэтому я позволила ему признаться мне в этом; мои слова и поступки свидетельствовали о том, что страсть врача нашла отзвук в сердце его пациентки. Самое главное, думала я тогда, любой ценой избежать нависшую над моей головой угрозу, и если Провидению будет угодно благосклонно выслушать мои мольбы, то в будущем я не пропаду; когда необходимо было преодолеть несравненно более легкие затруднения, фортуна охотно помогала мне, так неужели она откажет мне в помощи теперь, когда я оказалась в такой серьезной опасности? Наверно, подвернется какое-нибудь средство избежать как домогательств Фальери, так и ухаживаний Дольчини.

Вы должны понять, почему я так тогда думала, — сказала Леонора, прервав свое повествование, — возможно, мысли мои покажутся вам совершенно нелепыми, но и в дальнейшем я всегда поступала точно таким же образом, смело бросая вызов новой опасности, лишь бы только избавиться от старой.

Видя, что я одобряю его пыл, Дольчини принялся размышлять о средствах, которые позволили бы ему получить более весомые доказательства взаимной страсти.

«Главное вытащить вас из этого дома», — как-то раз во время нашей беседы с жаром сказал он мне.

«Увы, ни о чем ином я и не мечтаю!»

«Но это не так просто сделать, как вы предполагаете... да и для меня, к сожалению, это весьма трудная задача: дом переполнен шпионами. Женщина, которая за вами ухаживает — из них... Не думайте, что от нее очень легко избавиться. Ну а я... если наши намерения откроются, то со мной будет покончено; короче говоря, если нам удастся скрыться отсюда, то лучше всего перебраться на Сицилию, где я родился. Надеюсь, вы действительно испытываете ко мне неподдельное чувство, со своей же стороны я даю слово, что как только мы ступим на землю Сицилии, то сразу же пойдем под венец. Но как нам туда попасть?»

«Почему вы спрашиваете об этом меня, если, как уверяете, безумно влюбились? Разве истинная любовь не способна преодолеть все трудности, что так пугают вас?»

«Ах! Меня теперь ничто не остановит, я преодолею любые препятствия».

Какое-то время Дольчини сидел, погрузившись в глубокие размышления.

«Я вижу только один способ выбраться отсюда: ваша болезнь должна сослужить нам добрую службу».

«Но какой нам от нее толк?»

«Выслушайте меня внимательно и, самое главное, ничего не бойтесь, хотя я и намерен предложить вам нечто ужасное, но в данных обстоятельствах выбирать не приходится».

«Объяснитесь подробнее».

«Начиная с сегодняшнего дня я буду сообщать Фальери совершенно иные сведения о вашем самочувствии, скажу ему, что появились новые симптомы в вашей болезни, что здоровью вашему угрожает опасность и скоро наступит агония, что жить вам осталось лишь считанные часы. Вы тем временем притворитесь умирающей; в момент вашей мнимой смерти никого, кроме меня, в этой комнате не будет. Я уверен, Фальери не допустит сюда ни моих коллег, ни священников, чтобы они могли отпустить вам грехи; нам останется только обмануть сиделку. Отделаться от нее будет трудновато... Ничего, мы ее как-нибудь обманем; это дело я беру полностью на себя. Когда все подумают, что вы действительно умерли, Фальери прикажет мне закопать тело на приходском кладбище, расположенном поблизости от замка. Местный могильщик — прекрасный парень, к тому же он мне кое-чем обязан; он поместит вас в склеп, ключи от которого находятся у меня постоянно. Той же ночью я вас освобожу и мы, не теряя ни секунды, отправимся на Сицилию. Но не пугает ли вас мой план?»

«Он кажется мне довольно-таки рискованным. Какое-нибудь печальное недоразумение... забывчивость...»

«О Господи! Вы же знаете, как сильно я вас люблю, и, тем не менее, говорите мне о таком. Неужели я решил пойти на смертельный риск только для того, чтобы похоронить вас заживо в склепе? Я освобожу вас оттуда, несмотря ни на какие опасности».

«Допустим, но случиться может всякое, поэтому действовать надо с крайней осторожностью: вы закроете меня в склепе, а потом с вами что-нибудь произойдет... беды всегда готовы свалиться людям на голову; поскольку же секретом владеете только вы, участь моя окажется весьма незавидной».

«Но могильщик разве не будет действовать заодно с нами? Да и как нам обойтись без его помощи? Итак, если со мной что-нибудь произойдет, вас освободит могильщик».

«Согласна, тогда я полностью на вас полагаюсь; надеюсь, мое абсолютное доверие к вам поможет мне справиться со страхами».

«О моя прекрасная Леонора, — вскричал Дольчини, падая передо мной на колени, — разве вы не отблагодарите меня за любовь и верность?»

Я протянула ему руку, и он тут же осыпал ее жаркими поцелуями. Между тем я старалась не смотреть Дольчини в глаза, иначе бы он сразу же догадался о моих истинных чувствах к нему. Наконец итальянец вышел из комнаты, ведь ему предстояло еще немало потрудиться.

Вечером я увидела его снова.

«В городе мне удалось заказать великолепный гроб, — сказал он мне, — внутри он обит белым атласом, толщина подкладки из перьев и волоса — три дюйма; кроме того, я приказал поместить там два выдвижных ящичка, в один из них мы положим нашатырный спирт и нюхательную соль, а во второй — сладости, бисквиты и испанское вино; в гробу проделаны небольшие отверстия, так что дышать вы будете без затруднений, а содержимого ящичков для поддержания жизни в течение суток — более чем достаточно. Короче говоря, спать будете как