Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Ну, а твои действия?.. Притворяться?.. Но чего ради? Разве охотник станет расставлять силки, когда собаки настигнут долгожданную добычу? Нет, он тут же нанесет зверю смертельный удар. Итак, я заявлю твердо и определенно: брак уже свершился; вы без конца чинили этому все новые препятствия, и я должен был их преодолеть. Дочь ваша пребывает в добром здравии, и вы вскоре ее увидите... Но только имя ее будет госпожа Дольбур. Пускай поднимают плач, вопят сколько им вздумается, делают что им угодно, меня это нисколько не беспокоит. Хозяева положения — мы, остальное — пустяки.

Итак, мы славно поработали... Мадемуазель де Керней находится в надежном месте, она в наших руках, и мы можем мчаться в Лион, ведь нам предстоит сыграть свадьбу; обряд, разумеется, будет совершен в неприступном замке Бламон, и потому нам придется спешно покинуть цветущие берега Роны. Ну как? По вкусу ли тебе мои планы? Находишь ли ты их достаточно хорошо продуманными? Мне пришлось внести в них кое-какие изменения, так что теперь мы не нуждаемся более в услугах Огюстины, хотя ее сообщения меня вполне удовлетворяют; ничего страшного, мы ее поддержим, ибо в жизни может случиться всякое, надежная, помощница всегда пригодится: законченная злодейка не останется без дела в обществе двух прожженных развратников. Мой друг, ты не представляешь, как сильно я увлекся нашей прекрасной бретонкой; не знаю почему, но я испытываю к ней чувство гораздо более живое, чем к любой другой женщине; ранее я ее никогда не видел, и, тем не менее, некий внутренний голос мне подсказывает, что с ней я достигну вершин сладострастия. Естественные склонности иной раз доставляют живейшее наслаждение; философ, пожелавший тщательно исследовать их, столкнется с вещами необычайными: разве не удивляет то, что мы испытываем сладостное чувство неописуемой силы при одной только мысли о задуманном злодеянии? Так стоит ли соблюдать законы человеческого общежития, если природа вселяет радость нам в сердце, когда мы всего-навсего готовимся совершить преступление!

В конце письма я, как всегда, прочитаю тебе краткое нравоучение; с кем-нибудь другим я бы добился величайшей славы, с тобой же приходится терять даром время; совершая злодеяния, ты испытываешь только половину удовольствия, потому что действуешь не подумав, без плана, тогда как истинное удовлетворение получаешь лишь от тонких интриг, именно они оставляют в душе воспоминания, наслаждение от которых длится бесконечно.

Не думай, что эти планы заставят меня забыть Софи, новая страсть никогда не заглушала в моем сердце голос старой привязанности; в наслаждении я не делаю различия между прошлым и настоящим; подобно пчеле, пробравшейся в цветочный бутон, я оскверняю все, что находится в пределах моей досягаемости, а незавершенные труды заканчиваю в часы досуга, хотя моя жизнь устроена так, что без работы мне долго оставаться не приходится. Наблюдение, розыск — и, будь уверен, мы отыщем нашу прекрасную беглянку.

Когда она попадет к нам в руки, ее, как ты хорошо понимаешь, следует в назидание наказать самым жестоким образом; да, в наказаниях я безумно люблю назидательное начало и, поверь мне, за свою карьеру раз двадцать отправлял несчастных страдальцев на эшафот исключительно ради назидания, поскольку считаю, что примерное наказание приносит государству наибольшую пользу; сколько мы видим назидательных примеров с тех пор, как виселица и топор палача ни на один день не остаются без дела! К тому же, эти проклятые наказания к нам никогда не применяются. Знаешь ли почему? Нас не тащат на виселицу, поскольку не находится обвинителей, что осмелились бы выступить против нас в суде. Отсюда рождается безнаказанность, доставляющая нам изысканное удовольствие.[3]

Мне думается, что излишне сострадательная госпожа де Бламон также заслуживает примерного наказания — хватит ей принимать у себя в доме девиц, какие только приглянутся ей в нашей провинции. От сплетен мне скоро деваться будет некуда, а любой уважающий свою репутацию супруг обязан следить за нравственностью жены.

Ох, на сегодня, пожалуй, хватит, уже два часа ночи, и я просто валюсь с ног от усталости.

Письмо тридцать восьмое

ДЕТЕРВИЛЬ — ВАЛЬКУРУ

Вертфёй, 16 ноября

Продолжение истории де Сенвиля и Леоноры

История Леоноры

— Если что-либо извиняет мое опрометчивое бегство из монастыря, к чему меня склонил господин де Кармей, более известный вам как де Сенвиль, в дальнейшем я буду называть моего любимого старым именем, — обратилась очаровательная Леонора к госпоже де Бламон, — если, повторяю я, мне еще можно надеяться на прощение, тогда я смиренно прошу его у вас. И в самом деле, как я должна была поступить, ведь моя мать обходилась со мной по-варварски. Вы скажете, что данное обстоятельство нельзя выставлять в качестве извинения, ибо дочь обязана терпеть суровость родителей, я это прекрасно понимаю. Но где мне было искать утешения? Женщина, считавшаяся моей матерью, постоянно твердила мне, что между нами нет ничего общего, что ее подло обманули, подкинув кормилице чужого ребенка, что вместо законной дочери ей вручили крестьянку... Одними разговорами мое воспитание не ограничивалось, за ними следовали угрозы и наказания, и, как вы понимаете, здесь истощилось бы любое терпение; в довершение всех бед меня разлучили с любимым, попытались выдать замуж за человека, достойного одних лишь проклятий... Мне исполнилось всего пятнадцать лет, и я, с моей сумасбродной головой, наделала много глупостей.

— С какой головой? — переспросила госпожа де Бламон.

— Да, да, сударыня, — отвечала Леонора, — вскоре вы убедитесь в моей ветрености, поэтому я и осмелилась попросить у вас прощения заранее.

Сударыня, — продолжала она, — я не буду останавливаться на тех событиях, которые вам уже стали известны, и, поскольку я вижу, что вам не терпится узнать, из-за каких роковых обстоятельств мне пришлось разлучиться с Сенвилем в Венеции, сразу перехожу к рассказу об этом ужасном происшествии.

Единственная причина моих несчастий — недостаточная осторожность, в чем потом я не раз жестоко раскаивалась. Наш семейный союз был жестоко разрушен неким Фальери, венецианским аристократом — он, впрочем, и не собирался скрывать от меня свои замыслы. Гондольер, состоявший у него на службе, доставил мне письмо с грязными предложениями, и, вместо того чтобы сделать строгое внушение незваному посланцу, заявив ему, что его господин напрасно тратит труды и время, а кроме того, рискует столкнуться с полицией, я попросту разорвала злополучное письмо, ничего не сказав Сенвилю. Потом под предлогом, что люди эти якобы выглядят подозрительно, я уговорила мужа рассчитать прислугу. Подлинную причину данного поступка я обошла молчанием. Сенвиль подчинился, но спасти нас уже ничто не могло,