Женатые холостяки - Эльмира Нетесова

— Господи! И кто же такого старика отправил на войну! — удивлялась медсестра.

— Война из детей стариков поделала. Глянь, сколько теперь средь них седых и убогих, сколько калек и сирот. Нет горя, страшнее войны! — ответил водитель, доставивший пленных в госпиталь.

Пашка много раз порывался написать письмо домой. Но раненная рука не слушалась, не удерживала ручку. Вот так и пришлось попросить медсестру, чтоб та сообщила семье, что он жив и скоро вернется.

— Сколько не виделись со своими? — поинтересовалась та. И удивилась:

— Вместе с пленом, пять лет…

— Да вы что? Так долго! На что надеетесь? Кто ждет? Вас вряд ли вспомнят!

— А ты черкни! Может не все такие…

Кто-то из ходячих больных отправил письмо семье художника и тот стал ждать ответ, считая часы и дни. Человек верил, что его ждут и обязательно ответят, а может даже приедут за ним, чтобы забрать домой. Ведь после всего пережитого и выстраданного, ему сказали, что он демобилизован. К тому же военных действий в республике Эйчкерии уже нет. А порядок поддерживается войсками чеченских добровольцев.

Павел ждал ответа из дома. Прошли целых две недели, прежде чем получил письмо от жены:

— Здравствуй, Павел! Честно говоря, даже не знаю, тебе ли пишу. Ведь письмо, какое получили, написано чужой рукой. От кого оно? Твой почерк прекрасно помним и я, и мамаша. А на тебя нам пришли две похоронки и извещение, что ты пропал без вести. Где ты был все эти годы? Мы жутко устали от изнурительного ожидания твоего возвращения, ведь срок твоей службы давно закончился, и я поверила в то, что ты не захотел вернуться домой и пригрелся у какой-нибудь красотки, навсегда остался в Чечне. Знаешь, что подумала такое не беспочвенно. Ты всегда питал слабость к женщинам. У тебя половина городских бабенок перебывала в натурщицах, а в любовницах и того больше. Именно поэтому я не поехала, как некоторые, разыскивать тебя в Чечне. Знала, ты нигде не пропадешь. Но ведь и моему терпению есть предел. Я устала ждать тебя! Ты постоянно пропадал у друзей и подружек, на выставках и симпозиумах! Тебя интересовало все, кроме семьи! Ну, скажи, разве я не права?

— Короче, прЬмучившись и прождав тебя целых два года, я решилась и дала согласие на брак с уважаемым в городе человеком.

— Кстати, у нас с ним имеется совместный ребенок— наша дочь. Говоря честно, я очень довольна своим вторым мужем. Он считается со мною, уважает и любит. Не пропадает у приятелей до глубокой ночи и не развлекается с натурщицами неделями напролет. Он домашний и заботится обо всех, и о сыне, хотя ему не родной. Я отдохнула от тебя и поняла, каким должен быть муж. Я действительно совершила ошибку по глупой молодости, не зная, за что полюбила тебя. Ты, конечно, не был достоин этого. И я, не жалея, рассталась с тобой. И теперь не верю в полученное письмо. Ведь написано оно женской рукой, а значит, ты опять лукавишь. Но предупреждаю, все напрасно. Я никогда не вернусь к тебе. Я разведена с тобой на основании похоронок. Так что меня забудь навсегда. С твоею мамашей не общаюсь давно. Она живет где-то на окраине, моя квартира в центре, потому не видимся. Она хоть и пожилая, но правильно меня поняла. От того расстались по-доброму, без зла и скандалов. А и нам с тобой делить нечего и видеться ни к чему. Вся беда в том, что ты только художник, но ни отец, ни муж, ни сын, не хозяин. И мои девичьи сны давно меня оставили. Я уже не мечтаю о принце. Живу с натуральным мужем, не связанным узами платонической любви с Богемой. Мы с тобой слишком разные. От того никогда не будем вместе. Я давно не страдаю и не думаю о тебе. Ты, моя небыль. А потому, прощай навсегда. Ни живым, ни мертвым не хочу тебя видеть. Кстати, сын давно зовет отцом отчима. А значит, он того заслуживает. Его никто не учил и не заставлял. Ребенок сам так решил. Ему виднее. Прошу не вторгаться в их отношения. Не стоит чистый ручей мутить грязными ногами…

Пашка несколько раз прочел такое долгожданное и злое письмо. У него перехватывало горло, как наказала его бывшая жена. Даже в том, что не дождалась, в самом разводе, обвинила только его. Ни одного серьезного довода, сплошные выкрики, присущие пустоголовым бабенкам.

— Не любила! От того все беды. И не способна любить. Ты и второго легко оставишь, оступись он хоть на шаг. Тоже найдешь помои и для него, чтоб вылить на голову и опозорить ни за что. Насчет сына, не загадывай. Он не вечно будет малышом. Дай подрасти, тогда увидим, — не может уснуть человек.

В свой город он вернулся ранним утром и сразу приехал к матери. Та не вдруг узнала в человеке своего сына. Долго всматривалась в усталые глаза, в поредевшие, поседевшие волосы, в поблекшие губы, увядшее лицо, ведь он уехал цветущим парнем. Что осталось от него?

Сжимается от боли сердце матери, так хочется закричать:

— Сынок! Ты ли это? Или подменила тебя беда? Почему она оказалась сильнее моих молитв, или не услышали небеса?

— Мама! Я живой! Я вернулся к тебе, родная! Многие не дождались своих. О чем ты плачешь? Ведь я с тобой! Ты одна на земле молилась, верила и дождалась…

— Мальчонка мой, сынок! Слава Богу, что ты дома. Всегда в сердце и душе носила тебя. А теперь дождалась. С приездом, родной! — плакала и смеялась от счастья.

Пашка целый месяц заново привыкал к дому. Он спал у окна под открытой форточкой, каждую неделю парился в баньке вместе с соседским стариком Трофимычем. Тот приносил со своего чердака два березовых веника и жбан холодного клюквенного кваса. Дед рассказывал Пашке, как он воевал с немцами под Орлом, как освобождал Прибалтику, а потом брал Берлин.

— Ну, что тебе скажу, сынок, ни одна война не бывает права и самое плохое в ей, што много люду гибнет. Мужиков! От того лишь вдовы да сироты множатся. Каково им, горемычным, удержаться? А и спробуй-ка вот в живого человека стрельнуть, ежли я до войны ветеринаром работал. Ни единую скотину не обидел. А тут стрелять. У меня руки собачьим хвостом тряслись. Стрелял, зажмурясь. Куда деваться, приказали, иначе самого, как собаку, за трусость порешили б. Ить мы враз узнали, что немцев на войну тоже супротив воли погнали, и тоже необстрелянных. И так же по приказу. То-то и оно, что живое в свет для жизни выкатывается. Немец он или чеченец, или русский, всем Создатель дал одно на всех небо и землю, подарил души. Чего не хватает? Живи и радуйся. Так нет! Каждому червяку охота летать в небе выше голубя. И хоть знает, что не дано, из шкуры лезет вон, чтоб доказать, будто он тоже чего-то стоит. От того тужится, пыжится и всех вкруг себя глумит. Я это к чему, да про то, что путний человек вражду и войну не развяжет. Людей пожалеет, об них подумает и пощадит. Чтоб не было в свете таких бедолаг как ты. Глянь, у тебя и нынче сердце заклинивает и нечем дышать. Все от того, что глубоко беда засела. Клещами в душу вцепилась. Попробуй, оторви. А кто загнал ее в середку, и не только тебе, а многим? Оглумили люд, а вы и попались. Судьбами и жизнями своими поплатились за наивность, как и мы в свое время.

— Трофимыч! Я с тобой не согласен! Неужели ты считаешь, что я в плену провел три с половиной года правильно, за свою дурь и наивность? Меня держали хуже, чем собаку. О них не забывали заботиться, а я спал на голой земле и в дождь, и в мороз. Я ничего плохого не сделал тем людям. А надо мной издевалась вся семья. Сколько таких пленников умерло? А разве я в ответе за погибшего брата хозяина? В таком случае, кто ответит за наших, за моих друзей? Его брата убили за то, что был бандитом. Мирных не трогали, им даже помогали и защищали, я о том знаю лучше других! Наших людей брали в заложники и требовали выкуп. Когда не могли откупиться, заложников убивали. А ведь они не были военными! Среди