Смотритель. Барчестерские башни - Энтони Троллоп

земле не было человека, чей утренний визит мог бы поразить их больше. Заклятый враг всего самого лучшего в Барчестере вот-вот войдет в их гостиную, а у них нет ни сильного защитника, ни бойких язычков, чтобы оборониться от него. Вдова схватила на руки сына, мирно дремавшего в колыбели, а Мэри Болд вскочила на ноги, готовая мужественно умереть ради малютки, если такая жертва окажется необходимой.

Так был встречен мистер Слоуп. Но когда он уходил, обе дамы протянули ему ручки и простились с ним, как прощаются с добрыми друзьями. Да, он пожал им руки, и его проводили любезными реверансами, а мальчик в пуговицах распахнул перед ним дверь, словно перед уважаемым каноником. Во время визита он погладил пальчики младенца и истово его благословил; он посетовал о безвременной утрате Элинор, и тихие слезы вдовы не упрекнули его; он сказал Мэри Болд, что ее благочестие не останется без награды, и Мэри Болд выслушала эту хвалу без отвращения. Как он добился всего этого? Каким образом превратил антипатию почти в расположение? Как обезоружил их враждебность и столь легко заключил с ними мир?

Читатель, наверное, уже заметил, что мне самому мистер Слоуп не нравится, но я вынужден признать, что он человек ловкий. Он умеет сказать нужное слово в нужном месте, он умеет подобрать лесть по вкусу слушающего, он наделен хитростью змия и умеет ею пользоваться. Если бы мистеру Слоупу было дано приспосабливаться не только к женщинам, но и к мужчинам, если бы он мог приобрести манеры джентльмена, он пошел бы очень далеко.

Он начал свое знакомство с Элинор похвалой ее отцу. Ему стало известно, сказал он, что, к несчастью, он обидел человека, к которому питает глубочайшее уважение; он не станет теперь говорить о предметах, слишком серьезных для гостиной, но одно он скажет: у него и в мыслях не было бросить хоть малейший упрек человеку, о котором весь мир – весь церковный мир – отзывается с такой хвалой. Мистер Слоуп продолжал в том же духе, беря назад добрую половину своей проповеди, выражая безграничное восхищение музыкальным даром регента, превознося и отца, и дочь, и ее золовку. Говорил он тем бархатным полушепотом, который специально приберегал для женских ушей, и в конце концов добился своего. Уходя, он выразил надежду, что ему позволят и впредь бывать у них, и хотя Элинор ничего на это не сказала, она и не отклонила его будущих визитов – так за мистером Слоупом было признано право посещать дом вдовы.

На следующий день Элинор рассказала об этом визите отцу и выразила мнение, что мистер Слоуп не так черен, как его малюют. Мистер Хардинг широко открыл глаза, но ничего не сказал: согласиться с похвалой мистеру Слоупу он не мог, а говорить дурно о людях не любил. Однако визит этот ему не понравился: как ни был регент простодушен, он не сомневался, что мистер Слоуп приходил с какой-то задней мыслью, а не ради удовольствия обольщать своим красноречием двух дам.

Впрочем, мистер Хардинг пришел к дочери не для того, чтобы хвалить или порицать мистера Слоупа. Он пришел сказать ей, что в богадельню Хайрема вновь будет назначен смотритель и, вероятно, он вернется в свой прежний дом и к своим подопечным.

– Но не к прежней роскоши, – заключил он, смеясь.

– Почему же, папа?

– Новый акт парламента, который все упорядочил, ограничивает мое содержание четырьмястами пятьюдесятью фунтами в год.

– Четыреста пятьдесят вместо восьмисот! – воскликнула Элинор. – Да, это немного. Но ведь тебе опять отдадут наш милый старый дом и сад.

– А это важнее денег, милочка, – ответил он; его живой тон и энергичные шажки, которыми он мерил гостиную дочери, говорили об искренней радости. – Это важнее денег. У меня будут дом и сад, и более чем достаточное содержание.

– И тебе не нужно будет заботиться о мотовке-дочери. – И, взяв отца за локоть, молодая вдова усадила его на кушетку рядом с собой. – От этого ты будешь избавлен!

– Да, милочка, и мне будет без нее очень одиноко. Но не надо пока думать об этом. Что до денег, то такого содержания мне с избытком хватит. Я вернусь в свой дом… теперь можно и признаться, что жить на квартире не слишком удобно. Квартиры хороши для молодых людей, но в моем возрасте это… не то чтобы недостойно, но…

– Что ты, папа! Ничего подобного! Никому и в голову это не приходило. Во всем Барчестере никого так не уважают, как тебя, с тех пор как ты поселился на Хай-стрит. Ни настоятеля с его резиденцией, ни архидьякона с пламстедским домом.

– Архидьякон не поблагодарил бы тебя за эти слова, – заметил мистер Хардинг, улыбнувшись тому, что его дочь ограничила свой пример высшими духовными лицами Барчестерской епархии. – Но, во всяком случае, я буду рад вернуться в наш старый дом. С тех пор как я узнал, что это решено, я вообразил, будто мне тесно без моих двух гостиных.

– Так поживи пока у меня, папа. Ну пожалуйста!

– Спасибо, Нелли. Но не стоит. Это ведь означало бы два переезда. А я буду очень рад вернуться к моим старикам. Но – увы! За эти годы шестеро из них скончались. Шестеро из двенадцати. А остальным, как я слышал, живется плохо. Бедняга Банс!

Банс был один из оставшихся в живых обитателей богадельни – девяностолетний старик, верный друг мистера Хардинга.

– Как обрадуется Банс! – воскликнула миссис Болд, радостно захлопав в ладоши. – Как обрадуются они все, когда ты вернешься к ним. И конечно, они снова будут жить в ладу.

– Однако, – сказал он со смешком, – у меня появятся новые ужасные заботы – двенадцать старушек и экономка. Ну как я справлюсь с двенадцатью старушками и экономкой?

– Со старушками будет справляться экономка.

– А с экономкой кто? – осведомился он.

– С ней не надо справляться. Вероятно, это будет очень важная дама. Но где она поселится? Не в доме же смотрителя?

– Надеюсь, что нет, милочка.

– Ах, папа! Я не согласна на мачеху-экономку!

– Это тебе не грозит, милочка. То есть в той мере, в какой это будет зависеть от меня. Но для экономки и старушек будут строить новый дом, хотя место для него пока не указано.

– А экономку уже назначили? – спросила Элинор.

– Еще не назначили и смотрителя, – ответил ее отец.

– Но ведь, кажется, известно, кого назначат, – сказала она.

Мистер Хардинг подтвердил это: так сказал архидьякон, объяснив, что епископ и его капеллан не имеют власти назначить кого-нибудь другого, даже если у них