Лица - Джоанна Кингсли

— А кто они такие?

— Вы не слышали о детях Хиросимы? Нет? Это молодые женщины, выжившие после атомного взрыва. В то время многие из них были еще детьми или подростками. Их не убило, но радиация оказала серьезное воздействие. Очень серьезное. И многих привезли сюда на лечение. Доктор Ортон включен в команду, которая с ними работает.

— С детьми?

— Нет, с женщинами. Но у нескольких появились дети. Матерей восстанавливают — возрождают их черты, их облик, но их хромосомы серьезно повреждены. Одни из них не могли забеременеть, другие выкинули. Но кое-кто доносил до положенного срока, и родились увечные дети.

Жени вспомнила Синди и представила себе комнату, наполненную десятками и сотнями Синди.

— Они здесь, в Маунт Зион?

Джилл кивнула.

— Но не все от женщин, приехавших в Штаты на лечение. Многих до сих пор обнаруживают в Японии и посылают сюда. В прошлые выходные поступила маленькая девочка.

— И какой у них возраст?

— Старшему — четырнадцать, младшему два. Некоторых после рождения оперировали несколько раз. У других — увечья нельзя оперировать сразу — нужно дождаться, пока ребенок подрастет, станет больше. А рост делает изъяны еще серьезнее.

— Я должна их увидеть! — воскликнула с чувством Жени.

Джилл пристально посмотрела на нее.

— Почему вам этого хочется?

— Война принесла горе и в мою семью. Искалечила отца, — Жени не могла объяснить подробнее. — Мне это нужно, — просто сказала она.

— Вам придется попросить доктора Ортона. Может быть, он и возьмет вас с собой, — Джилл кивнула, как бы прервала разговор. — Экскурсия закончена. Не хотите начать с разборки лекарств? Там черт знает что творится.

— Конечно, — ответила Жени.

Джилл зашла через три часа:

— Глазам не верю! — воскликнула она. — Честно говоря, когда увидела тебя утром, решила, здесь что-то не так. Чуть не сказала, что ты ошиблась дверью, и здесь не дом моделей.

Жени улыбнулась:

— Мне потребуется еще час или два.

— А как насчет ланча?

— Сегодня обойдусь без него.

Джилл усмехнулась:

— Вижу, слышу, но не могу поверить. Мы закинули сеть и выловили жемчужину. Здесь куча лабораторных анализов, которые надо просмотреть, и карточки записи больных — когда сможешь.

— Хорошо, — сказала Жени. Чем больше у нее было работы, тем сосредоточеннее она становилась.

Остаток дня и последующие дни она служила командой из одного человека по расчистке завалов и восстановлению дееспособности кабинета доктора Ортона. С Джилл она встречалась редко, а врача не видела вообще — но одно за другим выполняла поджидающие ее задания.

Дома по вечерам наскоро принимала душ и поднималась к Соне, на несколько минут освобождая Григория. От изнеможения он шаркал при ходьбе ногами, безжизненные глаза ввалились и по временам начинали метаться, как у загнанной обезьяны.

— Иди поспи, — говорила Жени. — Сам едва не валишься с ног, — он совсем не обращал на себя внимания, и она подозревала, что даже забывал поесть.

На правах врача Жени приказывала ему лечь в постель. Григорий подчинялся, уходил к себе, но, выходя от Сони, она обычно заставала его в гостиной, где он без сна качался на стуле.

С Сониным лечащим врачом ей встретиться не удавалось. Поэтому Жени позвонила ему и попросила прописать Григорию снотворное или по крайней мере успокаивающее. В голосе доктора послышалось раздражение, но Жени не обратила внимания. Бессильная перед раком, она старалась облегчить страдания окружающих.

Сонин врач не сказал Жени почти ничего, отказался обсуждать радиологическое облучение и предписанную им химиотерапию. Жени закопалась в книгах, но не нашла в них ничего полезного. В четверг, когда медицинская библиотека была открыта допоздна, она рылась в подборке литературы по раку, надеясь хоть на какой-нибудь просвет — новые экспериментальные методы лечения. На чудо.

Но везде находила один и тот же скорбный приговор: костный рак приводил к летальному исходу через несколько месяцев после обнаружения. Единственное чудо, о котором читала Жени, у Сони было уже позади — ремиссия. На ранних стадиях обнаружения ремиссия могла продолжаться до пяти лет. У Сони отсрочка тянулась восемь.

Во многих отношениях надежда являлась злом. Зная, что Соне ничем нельзя помочь, Жени понимала, что милосердие заключалось в быстром конце. Но знания не могли повлиять на ее чувства, и она продолжала надеяться еще на одну ремиссию, на отсрочку, хотя бы еще на несколько месяцев, чтобы Соня снова стала сама собой, а не жертвой размножающихся клеток.

Не надеяться было нельзя. Иногда Соня оживала настолько, что пересаживалась из постели в кресло-качалку и снова начинала рассказывать Жени о тетушке Ане и дядюшке Владимире. Но вдруг, как будто недоброе прикасалось к ней, кожа Сони серела, глаза теряли живость, и Жени почти на руках переносила ее снова в постель.

Она выносила Сонину утку, вытирала пот с лица. В комнате было настолько холодно, что Жени приходилось надевать теплую куртку, а Соне, похудевшей настолько, что теперь она весила всего девяносто пять фунтов, казалось постоянно жарко. Под простынями почерневшая от радиации кожа свисала складками.

Беспомощная, Жени приносила Соне ледяной чай, фруктовые соки и содовую, пыталась заставить съесть сладкие ягоды, мороженое, пудинг и йогурт, подавала таблетки точно, как было предписано.

— Хватит, — проговорила Соня в пятницу утром. — Хватит лекарств.

— Тебе нужно принимать таблетки, — возразила Жени.

— Нет. Будь что будет.

Жени умоляюще смотрела на женщину. Это нечестно. Не сдавайся. Ты мне нужна.

Она вспомнила, как Бернард рассуждал об уважении к другим. Можно ли испытывать уважение и в этом случае? Можно ли уважать желания тех, кого любишь, настолько, что позволишь им умереть? Или я слишком много думаю о себе, спрашивала себя Жени.

Она наклонилась и поцеловала съежившуюся кожу Сони, но гнев ее не унялся. И днем, стоило ей отвлечься от работы, воображение рисовало полчища клеток, прогрызающих в костях себе дорогу.

По вечерам она медленно тащилась домой, едва отрывая ноги от мостовой, боясь встретиться с разрушительной работой смерти, тень которой уже легла на Сонины черты.

Но в тот вечер Григорий улыбался. Соня сидела в спальне и протянула к ней слабые руки.

— Мне лучше. Я даже поела.

Слезы хлынули из глаз Жени.

В выходные Соня окрепла. В субботу вечером они ужинали втроем. Соня сидела за столом в кресле-каталке. Прежде чем поднять вилку, она отдыхала, но ела все и даже объявила, что «очень вкусно», хотя со смешком и побранила Бетти, готовившую с тех пор, как сама она оказалась прикованной к постели.