Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

– Ты серьёзно?

– Я работаю в журнале и хорошо это знаю, – сказала Она. – Разве что ты собираешься в глянец.

– «Известия» не слишком подходят под эту характеристику.

На следующее утро я пришёл в редакцию газеты в джинсах, кедах и белой футболке.

Редактором оказалась приятная женщина интеллигентного вида, ей было около сорока, она была сдержанно, но очень просто одета и вежливо улыбалась.

– Добрый день, Василий! – поздоровалась она, словно была очень рада со мной познакомиться.

Я вежливо поздоровался в ответ.

– Я внимательно прочитала вашу статью – очень живо написана! – сказала редактор. Я был польщён, а она продолжала: – К сожалению, мы не можем публиковать работы в подобном жанре, она слишком субъективна.

– Она отражает действительность и холодные факты, – отметил я.

– Да, – согласилась редактор, – но эти факты приправлены большим количеством личных размышлений. Наша газета старается быть более объективной. Мы не можем опубликовать материал в таком виде.

– Зачем же тогда вы меня пригласили? – поинтересовался я, хотя, разумеется, понимал, к чему идёт разговор.

– Я подумала, что если статья будет переписана, дополнена комментариями экспертов, представителей судебной и законодательной власти, материал может быть опубликован в нашей газете, – сказала она. – Кроме того, я надеюсь, мы могли бы начать работать на постоянной основе.

– Хотите взять меня на работу?

– У нас сейчас не хватает корреспондентов. Вы студент?

– Да, я студент журфака МГУ.

– На каком вы курсе?

Вопрос был задан спокойным тоном, но ввёл меня в ступор: сказать правду, что я ещё даже не начал учиться или солгать?

– Я только поступил в университет, – сказал я.

– Опыта работы в СМИ, как я понимаю, у вас нет, – спросила редактор.

– Есть, но я не назвал бы это великим опытом, – слукавил я, вспомнив о публикациях, представленных на творческий конкурс.

– В таком случае я могу предложить вам первое время писать для нас внештатно. Вас это устроит? – спросила она.

– Думаю, да.

– В таком случае, сегодня к шести часам жду от вас итоговый материал – без авторских измышлений, с комментариями экспертов и объективной картиной.

– Материал будет, – пообещал я.

Разговор был закончен. Мы поблагодарили друг друга, я уже подошёл к двери, когда она внезапно спросила:

– Скажите, а Гриша Скуратов имеет к вам какое-то отношение?

Что-то в её лукавой улыбке заставило меня предположить, что она знает ответ на этот вопрос. И тем не менее я ответил:

– Нет, не думаю.

Так, неожиданно для самого себя я вошёл в профессию журналиста.

После получения первого гонорара я повёл Настю в ресторан. С детства мне запомнился мексиканский бар на Октябрьской площади, названный в честь знаменитого революционера, – туда нас с бабушкой как-то сводил дядя Гриша. Именно туда мы с ним пошли в день, когда бабушки не стало. Я не обращал внимания на детали в тот последний раз, когда был здесь, но в детстве это место поразило меня своей атмосферностью, и теперь я хотел показать это место Насте.

Должен признать, детские впечатления не обманули меня: бандит, висящий в петле, приветствовал нас у входа, стулья в форме лошадиных стоек у барной стойки и звук летающих мух вместо музыки в туалете – всё это было до удивления атмосферно, волшебно и притягательно.

Настя пришла в восторг от этого места, и я пребывал на вершине блаженства от того, что могу разделить эту радость с Ней. Когда мы поужинали и уже собирались идти домой, я решил присесть на барный стул: мне было интересно, насколько они удобные.

Стулья оказались удобными.

– Что будем пить? – спросил бармен.

– Хочешь текилы? – предложил я.

– Давай, – улыбнулась Настя и лихо села в седло рядом.

– Ого, как запрыгивает, – обронил какой-то мужик средних лет.

Я посмотрел на него уничтожающим взглядом. Настя взяла меня за руку, поднесла к себе мою ладонь и поцеловала её.

– Горячая штучка, – продолжал тот мужик и, спустя несколько секунд добавил: – Горячая сучка.

Бармен поставил перед нами две стопки текилы.

Я сразу же расплатился.

Тот мужик посмотрел на Настю и причмокнул.

Я понимал, что он пьян и не очень следит за собой. Я понимал, что ни мне, ни Насте, по большому счёту, не должно быть никакого дела до какого-то мужика, но я не мог это так оставить.

Этот человек неуважительно отзывался о Насте, он вёл себя пренебрежительно по отношению к Ней, и я просто не мог спокойно выпить свою текилу и пойти домой.

– Что вам надо, милейший? – спросил я его.

– Чё? – пробурчал мужик.

– Я спрашиваю, зачем вы хамите, зачем пристаёте к девушке? – резким тоном произнёс я.

– Относительно неё? – мужик показал на Настю. – Да я ж просто пошутил.

– Советую вам впредь шутить осторожнее, – предложил я.

– А не то что? – мужик встал с барного стула. – Что ты сделаешь, щенок?

Он сделал неувернный шаг в моём направлении.

Я понимал, что он мертвецки пьян и не контролирует себя, но это не имело значения.

– Ты что тут раскомандовался? – продолжал он. – Слова сказать нельзя?

– Про меня можете говорить что угодно, – отчеканил я. – Но если скажете ещё хоть слово про Неё.

– Про эту горячую тёлочку?

Я не знал, как начинаются драки. Мне всегда казалось очень глупым, когда люди начинают друг друга толкать, но вот так взять и дать человеку в морду было для меня дико. Однако слушать его кощунственные речи было ещё более немыслимо. Я решил: пусть сам начнёт. И, чтобы его раззадорить, я собрал всю свою ярость и зарядил короткий и хлёсткий удар ему в челюсть. В момент, когда кулак коснулся его лица, я оттянул руку, чтобы смягчить удар. Но мужчина почему-то упал. Я ожидал, что он встанет, однако он продолжал лежать.

Я подошёл к барной стойке и залпом выпил стопку текилы. Глаза Насти светились удивлением, через которое проскальзывала нежность, какой я прежде не чувствовал. Я взял вторую стопку, осушил её, а потом поцеловал Её.

Бармен наблюдал за происходящим с нескрываемым интересом.

– Думаю, мы пойдём, – произнёс я, положил на чай сто рублей, после чего мы вышли из заведения.

– Ты мой защитник, – нежно сказала Настя, когда мы пришли домой.

– Перестань, – отмахнулся я.

– Но в будущем не надо нападать на других людей.

– Он оскорбил Тебя.

– Это неправда, – покачала головой Настя. – Оскорбить можно лишь того, кто оскорбление принимает. А я его не приняла.

– Но он неуважительно говорил о Тебе.

– Ну и что? Я счастлива, что ты так относишься ко мне, но все остальные люди и не должны относиться ко мне так же. Это было бы ужасно нелепо.

– Прости.

– Тебе не за что извиняться. Мне очень приятно, что ты можешь и хочешь меня защитить, но не надо обращать внимание на людей, которые отравлены злобой и ненавистью к окружающей действительности, не надо принимать их агрессию.

– Ты самое дорогое, что есть в моей жизни, – произнёс я.

И в этот момент я рассказал Ей всё: об отце, о счастливом детстве, о Наташе, о Светлогорском проезде, о наших отношениях с Игорем. Я говорил больше двух часов: мы успели прийти домой и заварить чай на кухне, а Она слушала, не перебивая и не задавая вопросов. Слушая историю моей жизни, Настя внимательно смотрела на меня и лишь изредка отрывалась, чтобы закурить сигарету. Когда мой рассказ был закончен, пепельница была переполнена.

Больше всего я боялся услышать банальные слова ободрения или сочувствия. Я не хотел, чтобы Ей было жалко меня, я не хотел поддержки или тепла, – лишь одно мне нужно было тогда: понимание. И именно его я увидел в Её синих глазах сквозь облако сигаретного дыма.

В этот момент я был безмерно счастлив тем, что Она не обманула моих ожиданий, не стала жалеть меня или говорить «ну теперь это всё позади» – Она просто приняла мою историю в своё сердце и смотрела на меня так же, как до моего рассказа, словно ничего не изменилось.

В знак согласия Она кивнула: в её отношении ко мне действительно ничего не изменилось, Она воспринимала меня таким же,