Город и столп - Гор Видал

Морская жизнь оказалась отнюдь не легкой. Он долго привыкал к постоянному стуку двигателей за стальными переборками, к толчкам и качке судна, идущего полным ходом против ветра, к тесному контакту с тридцатью незнакомыми людьми в общей каюте. Впрочем, все они, хотя и жутко сквернословили, оказались по большей части неплохими парнями. Попривыкнув, он стал наслаждаться жизнью. В Панаме он узнал, что матрос по имени Боб Форд недавно был здесь, на пути в Сан-Франциско. Похоже, Джиму стала улыбаться удача. Он перевелся на грузовое судно, идущее в Сиэтл через Сан-Франциско. Но в Сан-Франциско следов Боба найти не удалось. Расстроенный, Джим бродил по городу, заходя во все прибрежные бары, втайне надеясь, что ему повезет встретить Боба. Однажды ему показалось, что в дальнем конце бара он видит Боба. Сердце у него забилось, но, подойдя поближе, он понял, что ошибся.

В Сан-Франциско Джим нанялся юнгой на судно аляскинской линии и остаток года провел в море. Новая жизнь целиком захватила его, и он перестал писать родителям да и, по правде сказать, особо не скучал по ним. Лишь отсутствие Боба омрачало те счастливые, проведенные в море, дни. Это была первая белоснежная зима его свободы.

На Рождество его судно находилось недалеко от юго-восточного побережья Аляски и направлялось в Сиэтл. Из черной воды вздымались зубчатые горы, на море штормило, ветер усиливался. Пассажиры, не страдавшие морской болезнью, завтракали в ресторане. Они сидели за круглыми столиками, и отпускали смелые шутки о качке и их, не выдержавших этого испытания, товарищах. А официанты носились туда-сюда между камбузом и салоном с тяжелыми фарфоровыми блюдами с едой. Из пассажиров, которых обслуживал Джим, к завтраку вышел лишь один. Это была дама веселого нрава, дородная, плотного сложения и с плохой кожей.

— Доброе утро, Джим, — весело сказала она. — Противная погода, да? Все пассажиры, наверное, влежку лежат.

— Да, мэм, — он стал убирать со стола остатки завтрака.

— А вот я никогда не чувствовала себя лучше, — она вдохнула спертый воздух зала. — По мне, так лучше погоды и не бывает, — она похлопала себя по животу и посмотрела на Джима, который собирал посуду. — Да, а ты когда собираешься привернуть эту железяку на моем иллюминаторе? А то она все время грохочет.

— Постараюсь, когда приду убирать в вашу каюту.

— Замечательно, — сказала дородная дама и отправилась в свою каюту, чуть раскачиваясь при ходьбе — ни дать ни взять заправский моряк.

Джим отнес поднос на камбуз. Завтрак закончился, и стюард отпустил его. Насвистывая себе под нос, Джим спустился к себе в маленькую отдельную каюту на корме, где увидел Коллинза, низенького, плотного двадцатилетнего парня с темными вьющимися волосами и голубыми глазами, и такого самовлюбленного, что это странным образом привлекало к нему. На его левой руке красовалась замысловатая синяя татуировка, которой он клялся в вечной любви к Анне, девушке из его туманного прошлого, когда ему было всего шестнадцать лет; он жил в Орегоне и еще не был моряком. Коллинз сидел на перевернутом ящике и курил.

— Привет, приятель! — сказал Коллинз.

Джим буркнул что-то в ответ и сел на соседний ящик. Он достал сигарету из нагрудного кармана Коллинза и прикурил от своей спички.

— Еще два денька, — сказал Коллинз. — А там… — он закатил глаза и сделал непристойный жест. — Эх, скорей бы Сиэтл. Кстати, а что там у нас на вечер? Ведь Рождество как-никак, не забыл?

— Календарь и у меня есть, — грубовато сказал Джим.

— Хотел бы я знать, — развивал свою мысль Коллинз, — дадут нам сегодня выпить? Я в первый раз в жизни отмечаю Рождество в море. На некоторых судах, но в основном на иностранных, персоналу дают выпивку.

Джим печально вздохнул:

— Не думаю, что дадут, — ответил он, наблюдая, как тает в воздухе дым. — Может, пассажиры чего дадут.

— Может, — зевнул Коллинз. — Кстати, как у тебя дела с этой коровой?

Ребята подтрунивали над Джимом по поводу толстой пассажирки за его столом. Ее интерес к Джиму не был тайной.

Джим засмеялся:

— Я держу ее в напряженном ожидании.

— А деньжата у нее есть? Может, она тебе отслюнит, а?

Коллинз говорил совершенно серьезно, и хотя у Джима одна эта мысль вызывала отвращение, он никак этого не показал, потому что Коллинз был его лучшим другом на корабле. А потом, Джим никогда не был уверен, что Коллинз действительно делал все то, о чем говорил.

— Я не жадный, — сказал Джим.

Коллинз пожал плечами:

— А вот мне всегда нужны деньги. Постоянно нужны, а особенно сейчас, когда мы идем в Сиэтл, они нужны как никогда. Может, умрет какой богач и оставит мне наследство?

Вообще-то Коллинз был воришкой, но на судне считалось дурным тоном замечать плохое поведение товарищей. И потом, Коллинз был не только его другом, но и наставником. Он облегчал Джиму жизнь на корабле, обучая увиливать от работы или показывая потайные места вроде этой каюты, где можно спрятаться.

Джим потянулся:

— Пора идти стелить постели в каютах.

— У тебя еще куча времени, стюард тебя еще не ищет, — Коллинз загасил окурок и тут же прикурил другую сигарету.

Джим тоже затушил свою. Курить ему не нравилось, но, когда ты на борту корабля, важно чем-нибудь занять руки. Особенно, если ничего не делаешь. А за время его пребывания в море выдавались дни, несколько кряду, когда работы почти не было. Слушай себе бесконечные разговоры о женщинах и о корабельных офицерах или о разных портах. А если ты уже рассказал все, что знаешь, то неизбежно начинаешь повторяться. И, в конце концов, все перестают слушать друг друга. Случалось, Джим битый час беседовал с Коллинзом, а под конец ни тот, ни другой не помнили о чем. Это было время одиночества.

Неожиданно Джим услышал, что Коллинз что-то говорит. О чем? Он уловил слово «Сиэтл».

— Я тебе покажу город, я его знаю вдоль и поперек. Я тебе покажу девчонок, которых знаю: шведок, норвежек — такие блондинки, — его глаза сияли. — Ты им понравишься. Я в твои годы им тоже нравился. Они вокруг меня на цыпочках ходили. Жребий бросали, кто со мной пойдет. Да, наверное, я был, что надо. Так что готовься, они любят молоденьких мальчиков.

Джим хотел спросить Коллинза кое о чем, но их прервал стюард — тощий долговязый шотландец без всякого чувства юмора.

— Уиллард, Коллинз, почему не работаете?

Они разбежались. На палубе дул холодный резкий ветер, принося ледяные брызги. Джим прикрывал глаза рукой, пробираясь к каюте толстой дамы. Он постучал в дверь.

— Войдите.

На его поклоннице был розовый шелковый халат, в котором она казалась еще более толстой и грузной. Она чистила ногти. В воздухе стоял сильный запах парфюмерии.

— Что-то ты сегодня поздно, а?

Джим пробормотал что-то, достал из шкафчика швабру и начал подметать пол. Делал он это поспешно, смущаясь. Она наблюдала за ним.