Женский декамерон - Юлия Вознесенская

Специально выбрали то место, где моя бабушка жила или нечаянно? Нечаянно! У нас все нечаянно получается! Ты уж не сердись… Чего ж тут сердиться, я просто счастлив. Ты поразительно похорошела с нашей последней встречи. А надо вам сказать, что Людка хоть и похожа на меня, но куда интересней и за собой следит, а я так, синий чулочек… Я смущаюсь, а Славик такими глазами на меня смотрит, прямо в душу заглядывает! Так на меня никто и никогда еще не смотрел. Тут у меня последние сомнения отпали на тот счет, правильно ли я делаю… Валентина, я вас просила. Я про вашу образцово-показательную семью слушала не перебивая. Неужели вы не понимаете, что о политике еще не было сказано ни слова? Мы о любви говорим и только о любви. Остальные хотят слушать? Тогда я продолжаю, а вы, Валентина, можете пока книжку почитать. А еще лучше — газету. О чем мы еще в то наше первое свидание говорили, я уже теперь плохо помню. Два часа пролетели как две минуты. Это я всего за двумя часами в такую даль добиралась! Славик опять подошел ко мне, взял за плечи и тихо один раз поцеловал в щеку, а потом еще руку поцеловал. И вот эти-то два последних поцелуя самые страшные для меня и оказались. Увели его. А из продуктов охранник разрешил ему взять только яблоки и немного колбасы. И это еще добрый попался, другие потом и того не разрешали. Пришлось назад почти все тащить.

Вернулась я в Ленинград сама не своя. Людке все рассказала, про Гека передала, отчиталась. Потом стала к ней чуть не каждый день забегать. Та удивляется, а я стесняюсь спросить, нет ли письма от Славика. И вот однажды прихожу я к ней, а она мне и говорит:

— Тут письмо пришло от Славы. По-моему, это тебе… Взяла я письмо и читаю: «Дорогая Люда! Только на этом последнем свидании я понял, что всю жизнь мечтал о тебе и ждал тебя. Если это свидание должно было произойти в лагере, я готов благодарить судьбу за лагерь…» Много там было хороших слов, и все они мне, а не Людке предназначались. Поглядела на меня моя подружка испрашивает: Кажется, у нашего Славы настоящая невеста появилась?

— Еще не знаю, но на всякий случай расскажи мне, как добиваться разрешения на брак с политзаключенным. В следующий раз я поехала к Славику уже со своим собственным паспортом и очень боялась, что знакомый охранник попадется или начальник какой-нибудь, который меня в прошлый раз под другой фамилией встречал. Обошлось. А еще через три года мы получили разрешение на брак. Андрюшку своего я тоже со свидания «привезла». А сейчас наш папа уже в ссылке, мы чуточку подрастем, окрепнем и к нему поедем.

— Так вот какие вы, диссиденты! — воскликнула Иришка, когда Галина закончила рассказ. — А я думала, какие-нибудь особенные…

— С волчьими ушами, что ли, чтобы «вражьи голоса» лучше слушать? — засмеялась Наташа. — Люди как люди. У нас тоже один работает. Раньше все подписи собирал, а теперь притих что-то. Время не то, видно… Или сядет, или уедет, так все считают.

— А еще я вот о чем думаю, девочки, — продолжала Иришка, ничуть не обидевшись на Наташу. — Интересно, кому приходилось хуже, декабристкам или женам политзаключенных при советской власти? Я думаю, что тогдашним женам было тяжелее, они ведь были аристократки, а наши больше привыкли к трудностям. Все засмеялись, а Валентина возмущенно зашуршала «Правдой», из-за которой внимательно слушала каждое слово, звучавшее в палате.

— А мне так сдается, — вступила в разговор Зина, — что нынешним много тяжельче. Тогда все ж с продуктами полегче было. А теперь все хуже и хуже, ну, все как есть в очередь! Кроме газеты «Правда». Спасибо и на том! засмеялась Эмма. — С чем бы мы здесь в туалет, извините, ходили, если бы больным не положено было раздавать газеты для политпросвещения?

— А мы раньше «Блокнотом агитатора» пользовались, — с мечтательной ноткой в голосе произнесла Иришка. У него и формат был подходящий, и бумага рыхлая. Мы его из почтового ящика прямо в туалет несли. Валентина, а почему «Блокнот агитатора» теперь на такой неудобной бумаге стали печатать? Наверняка ведь подписчиков потеряли, бумага чересчур плотная.

Валентина отшвырнула газету в ноги кровати и повернулась лицом к стене. Женщины затихли. Но Галина прервала тишину:

— Неля, а теперь, между прочим, ваша очередь. Вы нам обещали рассказ тоже о лагере, только фашистском.

— Да, но это будет рассказ вовсе не о первой любви, а просто рассказ о маминой шубе. Но зато из него вы поймете, почему у меня никогда не было первой любви в обычном понятии.

И Неля начала свой рассказ.