Дорога на Астапово - Владимир Березин

Лев Толстой и Ясная Поляна. Отчего Заповедник всегда похож на монастырь. Братство и сестринство служителей заповедника и история Левина. Утро русского помещика перед дальней дорогой

Но вот мы продолжили путь и, объехав кругом Тулу, оказались в Ясной Поляне.

Я упал в кровать и намотал на голову, как наволочку, быстрый и короткий сон. Кажется, мне снилось, как я приехал сюда на поезде, в первом классе.

А ведь в Ясную Поляну и нужно приезжать на поезде.

Нет, можно, конечно, и на подводах, можно пешком, как ходили когда-то к старцу.

Но именно на поезде, а не на автобусе правильнее.

И первый раз, много лет назад, я тоже ехал туда на поезде. Стояла летняя дождливая пора, и Курский вокзал был полон хмурыми отпускниками. Электричка медленно подошла к перрону. На удивление, она оказалась набитой людьми, которые успели занять все места, столпиться в проходах, уставить багажные полки сумками и корзинами. Поезд шёл медленно, то и дело останавливаясь на полчаса посреди волнующихся на ветру кустов. Только за Ясногорском я увидел причину: на откосе валялись колёсные пары — и отдельно вагоны. Вагоны были товарные, грязные, с остатками цемента внутри.

Пассажиры сбежались на одну сторону — глядеть на изломанные шпалы и витые от аварии рельсы. Сбежались так, что я испугался, как бы электричка не составила компанию товарняку. Когда наконец я приехал в Тулу, то небо вдруг насупилось и внезапно пролился такой дождь, что казалось, будто там, наверху, кто-то вышиб донышко огромного ведра. На секунду я задохнулся: в дожде не было просветов для воздуха. Очень хотелось прямо на глазах у прохожих, несомненно творцов автоматического оружия, стянуть с себя штаны и отжать их как половую тряпку. Так или иначе, я добрался до автостанции, где меня пустили в чадящий автобус, дали мне посидеть на переднем сиденье, откуда — по ветровому стеклу — было сразу видно, как прекращается дождь, подсыхают на ветру его капли, и вот он снова начинается…

Электричка ходила на Щёкино с тремя или четырьмя остановками только по выходным, зато останавливалась на станции Козлова Засека, что всего в паре километров от усадьбы.

По праздникам в окрестностях Заповедника ярко горела геройская звезда исчезнувшего социалистического труда. Эта звезда горела на груди у не сломленного в лефортовских застенках губернатора да и многим ещё освещала путь, даже мне, когда я приехал туда среди казённых людей. Тогда я (приехав на автобусе) был на открытии этой станции, где вывески на зданиях по новой моде крестились ятями. Порезав в клочки ленты и ленточки, выступали высокие железнодорожные и культурные лица. Электричка была вполне современная, да только когда стали говорить, что её вагоны оформлены по мотивам произведений Толстого, сразу представился вагон «Анна Каренина» с колёсами, покрашенными в красный цвет.

Там, в пристанционном музее, теперь можно поглядеть на телеграфные аппараты, дорожные чемоданы, фонари переносные, поглазеть на фонари уже чугунные и чугунные же оградки, а потом поехать на скрипучем автобусе в Заповедник.

Но это всё туризм, остальное — литература.

Той осенью, на открытии, вышел губернатор и произнес гениальную и совершенно косноязычную речь, где говорил про железнодорожное министерство транспорта и визит президента Китайской Республики. Президент приехал к нему, губернатору, а потом, оказалось, они вместе рыдали на могиле Толстого. Речь губернатора всё время срывалась в воспоминание, населённое танками, но в бытность свою в толстовских местах будущий губернатор не то что не мог представить себе военный переворот и арест, а даже, кажется, не был ещё героем труда. Итак, важные люди говорили, а вокруг гуляли ряженые дамы и офицеры, раскрыл свои крылья тарантас и, готовая к употреблению, была закопана между рельсами какая-то пиротехническая батарея.

Вдруг заверещал паровоз, он, безусловно, был там главным оратором.

Крики паровоза разогнали тучи, а душное солнце начало сушить свежий дёрн и потную толпу.

Приехал и современный состав. Через несколько лет я и сам поехал на этом поезде — чопорный, как англичанин. Сел в кресло повышенной комфортности, вытащил заграничную оловянную рюмку и налил себе коньяку. Замелькали за окном московские окраины, сгустилась из коридора проводница и — фу-ты ну-ты! — включила повсеместно телевизоры. Начали мучиться умноженные на шесть экранов американцы, зарыдала в микрофон иностранная красавица о своей загубленной молодости, потом, невесть откуда взявшись, запел знаменитый русский болгарин-переросток.

Так всегда: отправишься путешествовать по-английски, с дорогим табаком в кисете, с английским чаем в банке, а ткнут тебе прямо в рыло какую-нибудь азиатчину, ударят над ухом в бубен, зачадят прямо в нос вонючие костры аборигенов.

Только в дороге начинаешь так искренне ненавидеть песни и пляски эстрадных упырей.

Приезжал я сюда на автобусе, прибывал на поезде, хорошо было бы достичь Ясной Поляны пешком, как полагается настоящему паломнику.