Вечная полночь - Джерри Стал

Я сказал: «Уэс Крэйвен», а он взглядом ответил мне: «Да, пожалуйста». Убейте меня, если любимым занятием трепетных студийных охранников с незапамятных времен не было отшивать звезд экрана. Он погрустнел, когда выяснилось, что меня все-таки ждут. И спрятать свое недовольство не потрудился.

— Третий этаж, — буркнул он. — Лифт справа… Самостоятельно доедете?

Не скажу, что встреча в памяти не отложилась. Они так одинаковы, что запомнить одну из них все равно, что запомнить, где и как чихнул. Но помню, что Уэс оказался на удивление деликатным мужиком. Некрепкий, седеющий дядька в свитере. Не такой брутальный, каким можно представить себе создателя Фредди. В какой-то момент по поводу чего-то он стал цитировать «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» «Мы были где-то около Барстоу, на краю пустыни, когда нас стало накрывать…» Что незамедлительно произвело на меня впечатление.

Причем впечатление большее, чем предмет нашей небольшой беседы. Одно правило я твердо усвоил, неважно в применении к большому или малому экрану, что если фильм заканчивается подмигиванием — большой жеманной мордой в камере — он обречен на жестокую смерть. Понятное дело, в эпизоде из «Кафе Кошмаров» Роберт Энглунд, вложивший в образ Фредди Крюгера бесконечный драйв, играет что-то вроде синтетического Мефистофеля. И у него так классно получается подмигивать, типа, «ладно, дети, давайте немного повеселимся», что малышня дома воет от восторга. Смотри, Боб, он не просто maotre d’ — он сам Дьявол! Ух ты!

Цепляет? Каждую неделю персонажи ходят в это кафе, где — трах-тибидох — вместо омлета по-западному, фирменным блюдом на тарелочке с голубой каемочкой — как бы думаете что? — ваш самый страшный кошмар, подаваемый с особо эффектным дурным вкусом, нежели был бы подан омлет. До сих пор помню один эпизод, энергично сыгранный нашим майонезным героем в сцене охоты. Он плывет на лодке, злодей пытается скрыть свое Злодеяние. Вдруг герой достает большую бочку. По роли он детектив, ему интересно, что под крышкой. Потом, с такой драматичностью, от которой меня до сих пор колбасит, он восклицает: «О Боже, это Токсические Отходы!»

Опа!

Вдобавок, разболтавшись после совещания с главным челом в команде Уэса, смуглым ассистентом в теннисных туфлях по имени Мили, я ни с того ни с сего пустился в совершенно неуместные откровения. Никто меня за язык не тянул. Просто мой заслон пошатнулся. Мили вел себя довольно дружелюбно, словно — как сказать? — общительное дитя.

— Ты, типа, здоровый мужик, — хихикнул он, ткнув меня кулаком в плечо с подтекстом «мы все тут свои». — Ты один из тех немногих писателей, кого я знаю, насчет кого я не уверен, что подниму…

Намек явно на мою отъевшуюся в Долине Прогресса комплекцию. Поскольку, когда меня погнали из «Макдональдса», между встречами с Китти, заняться было особо нечем, я набирал вес, треская тоннами ореховое масло. За два месяца на чистяке я набрал пятьдесят фунтов. Я перестал быть доходягой на 144 фунта и разъелся до 190. Это оказалось одним из самых странных побочных эффектов завязки. Я понял, что отныне и правда здоровый мужик. Или по крайней мере больше не скелетообразная жертва Освенцима, чье отражение я наблюдал в зеркале все те годы полномасштабной накачки себя токсинами, начиная с амфетаминового периода в подростковом возрасте.

Когда Мили полюбопытствовал, хотя безымянные герои ТВ этого обычно не спрашивают, где я последний раз работал, я совершил ошибку и ответил где. Только рассказывать стал, к примеру, не о стильных пилотах, потрясающих сценках или даже проектах «только для видео», а сразу взял налево.

— Последний раз работал? Надо подумать… Честно говоря, в «Макдональдсе». Жарил чипсы. За кассой стоял, ну, сам понимаешь: «Вам среднюю колу или большую?» Но врать не буду в основном, конечно, чипсы…

И одно за другим. И не успели бы вы произнести «неподобающее поведение», я уже выложил все карты. Подсадка, слезание и поездка в автобусе.

Больше всего его поразил автобус. «Поверить не могу, — сказал мистер Мили, качая головой с сочувствием, которое обычно выказывают неизлечимо больным раком. — Представить себе не могу, что ты приехал на автобусе… И как оно?»

С этими словами он отступил от меня на шаг и нагнулся вперед, словно расспрашивая меня о каких-то технических подробностях. Он не желал упустить ни малейшей детали, но подойти излишне близко, рискуя чем-нибудь заразиться, он тоже не желал.

— Бывает жестко, — сообщил я ему, вспомнив, как однажды наблюдал, как одного едва достигшего половой зрелости скинхеда пырнули ножом в шею за то, что он сдуру что-то ляпнул гангстерского вида уроду.

— Все же не так страшно, ведь правда? — настаивал Мили. — В смысле, Лос-Анджелес — это же не Нью-Йорк. Ничего опасного и все такое.

На это ведь действительно ничего не скажешь. Он был не дурак. Он спрашивал искренне. И главное, мне симпатизировал. В том Лос-Анджелесе, где он жил, в его словах была чистая правда. И поскольку существует несчетное количество приятных в общении белых индивидов, живущих в Лос-Анджелесе, и никогда не бывавших восточнее авеню Ла-Бреане, имея представление, как они в девяносто процентах выглядят, он еще и не грешил против истины. Конечно, этот случай произошел до того, как Родни Кинг и ПДЛА сделали свой видеодебют.

Я не знал, то ли ему завидовать, то ли пожалеть человека.

Как ни удивительно, но проект с «Кафе кошмаров» потерпел полное фиаско. Но это был ценный в плане учебы опыт. Я снова твердо уяснил для себя, что работать на телевидении без тяжелых наркотиков просто-напросто смешно.

Просиживая штаны на этих бесконечных сценарных совещаниях, я мучительно остро вспоминал, почему обдалбливался до полного охуения перед подобными мероприятиями. Как еще родить в себе энтузиазм? Как еще не удержаться от желания взвыть?

Пилот «Кошмаров» содержал в себе все неистовство и эффект рекламы Миланты. Плоская актерская работа. Эпизоды притянуты за уши. Сюжет не держится. Все вместе было идеальной для меня работой. Только я разучился ее делать.

Как я ни пробовал настроиться на текст, я воспринимал его излишне серьезно и скептически. Не в смысле, не получалось подсосать. Совсем не то! Текст у меня получался чудовищный. Даже поля выходили кривые. У всех остальных были компьютеры, а у меня восстановленная «Смит-корона», выкупленная в ломбарде. Все бы ничего, пока не нужно было набить j’s или w’s.

В процессе девятнадцатого переписывания, когда я проводил очередную ночь в пробежках от одной забегаловки к другой, чтобы не мешать своим полуночным творчеством хозяевам квартиры, любившим лечь спать пораньше, на первые деньги за текст я купил машину и съездил в Феникс. Подумал, что общество Китти окажет положительное влияние на мою креативную способность. И я боялся, что необходимость писать снова доведет меня до ручки.

Две недели я так и эдак напрягал ее, отправляя факсы с якобы изменениями в страну «Кошмаров» для Мили и Уэса. Потом решил снова смотаться на запад. Этот бэушный автомобиль-универсал — дизельный пылесос, о котором я всегда мечтал — заискрился и вспыхнул рядом с Блайтом, неподалеку от того места, где Хантера Томпсона настигли наркотики. Я выжал из него еще полмили, потом меня за сто баксов отбуксировали до Голливуда, и я закончил «финальную правку» на переднем сиденье тягача «Triple А». Погоревший пылесос был продан механику за пятьдесят баксов.