Гангстеры - Клас Эстергрен

Когда жена Конни поднималась по лестнице, он исчез за дверью с латунной табличкой «Туалет», чтобы привести себя в порядок, но попытка не удалась. Первые несколько минут было тихо. Не знаю, что он делал, но вскоре раздался шум, и Конни вылетел из туалета с диким видом.

— Смотри! Смотри! — кричал он, обмахивая лицо рукой. Я посмотрел на него, но ничего не увидел. — Лица! Маленькие личики! — Я снова посмотрел, но ничего не увидел. — Маленькие лица! — повторил он. — Ты что, не видишь? — Я сделал вид, что рассматриваю его, но не увидел никаких лиц. Он стал царапать щеки, и я попытался ненавязчиво его остановить. — У меня целая толпа на щеке! И все они как ты!

— Конни, — сказал я, — так больше нельзя…

— Мне кажется, что я говорю с тобой, но на самом деле я говорю с кем-то, кто использует меня, чтобы узнать, с кем я говорю…

— Чушь.

— Ты думаешь, что говоришь со мной, но на самом деле говоришь с тем, кто использует тебя, чтобы узнать, с кем ты говоришь… Бросаешь прямо в лицо! Прямо в лицо людям…

— Что? — спросил я. — Что бросаю прямо в лицо?

— Слова. Каждое хреново слово, которое ты произносишь… как краски… чтобы увидеть какой-то хренов автопортрет в их лицах…

Он снова стал царапать щеку, и в этот момент в дверь позвонили.

— Прекрати, — сказал я. — Это твоя жена.

— Убери их!

Я протянул руку и сделал вид, что стряхиваю лица с его щеки. Успокоившись, Конни прошагал в кабинет. Раздался еще один звонок.

— Я… Я… — произнес Конни, застыв на полпути к столу. Ноги не слушались.

— Синяя таблетка. Большая синяя таблетка, — подсказал я и отправился открывать дверь.

Это была Анита. Мы не встречались раньше, но от Густава она узнала, что я в конторе. Анита спокойно поздоровалась, пожала мою руку и вошла. Я взял ее пальто. Одета она была по-вечернему. Поскольку моя роль в происходящем была не вполне ясна — во всяком случае, не очевидна — она предупредила возможное напряжение или неуверенность, спросив:

— Как, очень тяжко или просто тяжко?

Реплика явно должна была остаться между нами, и я ответил:

— И то и другое.

Она улыбнулась.

— Девять часов… Вы молодец. — Она провела ладонью по моей щеке — теплой, мягкой ладонью, быстро, — и вошла в кабинет, где у письменного стола застыл Конни. — Любимый… — произнесла она, и прозвучало это так, словно Конни пропадал без вести, но нашелся.

С минуту я стоял в холле, прислушиваясь к странному ощущению, какой-то вывихнутости в теле. Я чувствовал себя побежденным. Все, что Конни успел за девять часов, все оказанное и, в какой-то степени, завоеванное им доверие если не исчезло в одночасье, то, во всяком случае, уменьшилось до ничтожных размеров. Его жене — оказавшейся вовсе не тем смиренным существом, какое описал Конни, — хватило пяти секунд, чтобы прикосновением теплой и мягкой ладони и парой слов заключить со мной пакт. Ей не требовалось натянуто изображать доверительность и сулить что-то, кроме заботы и одобрения. Ее подход не был ни изощренным, ни особо мастерским, он был просто человечным — но все же неожиданным, как и многое в отношениях мужчин и женщин.

Я обнаружил их у письменного стола. Анита обняла Конни за плечи, словно старика, нуждающегося в помощи.

— Дай ему большую синюю таблетку из конверта.

— Что это? — спросила Анита.

— Депрессант. Ему надо поспать.

Она отпустила мужа, достала маленький конверт, из него — синюю таблетку и посмотрела на нее: