Смерть в душе. Странная дружба - Жан-Поль Сартр

Марсьяль. — «Здравствуйте», — откликается мужчина. У него на худом и суровом лице ухоженные усы, ясные, светлые голубые глаза. «Привет! Привет!» — выкрикивают пленные. — «Ну как, — спрашивает Мулю, — как дела в Нанси? Много разрушений?» — «Нет», — отвечает мужчина. — «Вот и хорошо, — говорит Мулю. — Вот и хорошо». Мужчина не отвечает. Он пристально, с любопытством смотрит на них. «Жизнь наладилась?» — спрашивает Жюрассьен. В этот момент свистит локомотив, и мужчина прикладывает козырьком руку к уху и кричит: «Что?» Жюрассьен делает жесты над головой Брюне, чтобы объяснить, что он не может кричать слишком громко; Люсьен говорит ему: «Спроси у него о пленных в Нанси». — «Что, пленные?» — «Знает ли он что-нибудь о пленных». — «Подожди, — говорит Мулю, — мы друг друга не слышим». — «Быстрее спрашивай, поезд сейчас тронется». Свист оборвался. Мулю кричит: «Как дела тут у вас? Наладились?» — «Какое там! — отвечает мужчина. — Ведь в городе полно немцев!» — «А кинотеатры хоть открылись?» — любопытствует Марсьяль. — «Что?» — переспрашивает мужчина. — «Сучий потрох! — возмущается Люсьен. — Меня уже тошнит от твоих кинотеатров, оставь в покое кинотеатры, дай мне поговорить». И он на одном дыхании добавляет: «А как пленные?» — «Какие пленные?» — спрашивает мужчина. — «Здесь не было пленных?» — «Были, но больше их нет». — «Куда они уехали?» — кричит Мулю. Мужчина смотрит на него немного удивленно: «В Германию, куда же еще?» — «Эй, вы там! — увещевает Брюне. — Не толкайтесь!» Он двумя руками упирается в пол; люди давят на него и все вместе кричат: «В Германию? Ты что, рехнулся? Ты хочешь сказать в Шалон? В Германию? Кто тебе сказал, что они уехали в Германию?» Мужчина не отвечает, он спокойно смотрит на них. «Замолчите, ребята! — призывает Жюрассьен. — Не кричите хором». Все умолкают, и Жюрассьен кричит: «Откуда вы это знаете?» Раздается злобный выкрик: немецкий часовой с примкнутым к винтовке штыком спрыгивает с товарного вагона и бросается к ним. Это совсем еще молодой парень, багровый от гнева, хриплым голосом он очень быстро кричит что-то по-немецки. Брюне вдруг чувствует, что освободился от огромного натиска, должно быть, люди поспешно сели снова. Часовой умолкает, он стоит перед ними, прижав винтовку к ноге. Мужчина не уходит, он смотрит, склонившись над балюстрадой; Брюне угадывает в сумерках вагона лихорадочные, чего-то ждущие глаза. «Что за чушь! — шепчет Люсьен позади него. — Это просто чушь». Мужчина стоит неподвижно, молчаливый и бесполезный, однако полный тайной осведомленности. Локомотив свистит, вихрь дыма врывается в вагон, поезд трогается и набирает ход. Брюне кашляет; часовой ждет, когда багажный вагон приблизится к нему, бросает в него винтовку; Брюне видит две пары рук, которые выглядывают из серо-зеленых рукавов, они хватают его за плечи и поднимают в вагон. «Прежде всего, что он может знать, этот мудак? Что он может об этом знать? Если они и уехали, он просто видел, как они уезжают, вот и все». Гневные голоса взрываются за спиной Брюне, Брюне молча улыбается. — «Он это предполагает, вот и все, — говорит Рамелль. — Он только предполагает, что они уехали в Германию». Поезд наращивает скорость, он проходит вдоль больших пустынных перронов, Брюне читает на вывеске: «Выход. Подземный переход». Поезд идет. Вокзал мертв. У плеча Брюне подрагивает плечо наборщика. Его вдруг прорвало: «Сволочь он — говорить такое, если сам точно не знает!» — «Правильно, — соглашается Марсьяль. — Чертова гнида!» — «И еще какая! — подхватывает Мулю. — Так не делают. Нужно быть полным болваном…» — «Болваном? — повторяет Жюрассьен. — А ты его видел? Уж поверь мне, этот тип неглуп. Он прекрасно знает, что говорит». — «Что ты имеешь в виду?» Брюне оборачивается, Жюрассьен зло ухмыляется. «Да он из пятой колонны», — говорит он. — «Слушайте, ребята, — вмешивается Ламбер, — а вдруг он прав?» — «Заткнись, выблядок! Если ты хочешь ехать к фрицам, езжай добровольцем, но не трепи нервы другим». — «И потом, мать твою так, мы все узнаем по переводу стрелок», — говорит Мулю. — «А когда перевод? — спрашивает Рамелль. Лицо у него позеленело; он похлопывает пальцами по шинели. — «Через пятнадцать-двадцать минут». Молчание, все ждут. У них суровые лица, остановившиеся взгляды, такими Брюне не видел их со времен поражения. Все погружается в тишину, слышен только скрежет вагонов. Жарко. Брюне хотел бы снять китель, но не может, он зажат между стеной и наборщиком. Капли пота стекают у него по шее. Наборщик говорит, не глядя на него: «Эй! Брюне!» — «Чего?» — «Ты смеялся надо мной, когда предложил мне спрыгнуть?» — «Вовсе нет», — отвечает Брюне. Наборщик поворачивает к нему прелестное детское лицо, которое не состарилось, несмотря на морщины, грязь и отросшую бороду. Он говорит: «Я не смогу быть в Германии». Брюне не отвечает. Наборщик повторяет: «Я не смогу там быть. Я там сдохну».

Брюне пожимает плечами и говорит: «Ты будешь делать то же, что и все». — «Но там все передохнут! — кричит наборщик. — Все, все, все!» Брюне освобождает руку и кладет ему на плечо. «Не психуй, старина», — сердечно говорит он. Тот дрожит. Брюне продолжает: «Если ты будешь так кричать, то нагонишь страх на товарищей». Наборщик глотает слюну, у него послушный вид. Он говорит: «Ты прав, Брюне». Он отчаянно и бессильно машет рукой и грустно добавляет. «Ты всегда прав». Брюне улыбается ему. Немного позже наборщик тихо продолжает: «Значит, ты не шутил?» — «Когда?» — «Когда ты мне сказал, чтобы я спрыгнул?» — «А! Не думай больше об этом», — говорит Брюне. — «А если бы я спрыгнул, ты бы на меня рассердился?» Брюне смотрит на сверкающие стволы ружей, которые торчат из багажного вагона. Он говорит: «Не делай глупостей, тебя тут же укокошат». — «Дай мне рискнуть, — шепчет наборщик. — Дай мне рискнуть». — «Сейчас не время.-.» — «Неважно, я все равно сдохну, если попаду туда. Подыхать так подыхать…» Брюне не отвечает; наборщик настаивает: «Скажи мне одно: ты на меня рассердишься?» Брюне все еще смотрит на ружья и отвечает медленно и холодно: «Да. Я на тебя рассержусь, и я тебе это запрещаю». Наборщик опускает голову, Брюне видит, как дрожит его челюсть. «Ну и подлец же ты», — внезапно вмешивается Шнейдер. Брюне поворачивает голову: Шнейдер сурово смотрит на него. Брюне не отвечает и прижимается к стойке; он хотел бы сказать Шнейдеру: «Если я ему разрешу, его убьют, разве ты не понимаешь?» Но он не может этого сделать, потому что наборщик его слышит; у него неприятное чувство, что Шнейдер его осуждает. Он думает: «Это глупо». Брюне смотрит на тощую шею наборщика и думает: «А если он там