Святая и греховная машина любви - Айрис Мердок

— Ах!.. — Пачка карточек выпала из рук Харриет и рассыпалась по полу.

— Это ты, — удивленно сказал Монти. — А я думал, тут Блейз… Харриет, что с тобой?

Харриет долго не отвечала. Она стояла посреди комнаты в своем длинном белом пальто, ее лицо на фоне белого поднятого воротника казалось безжизненно-бледным и рябоватым, как рассветный свет, пальцы судорожно дергали верхнюю пуговицу платья, словно ей вдруг стало дурно. Она смотрела на Монти расширенными глазами, губы ее — то ли от испуга, то ли от гадливости — подрагивали и кривились. Вспоминает мои слова, догадался он; наверное, они глубоко засели в ее душе. И с ней тоже ему следовало вести себя совсем не так.

— Ничего, — неживым голосом проговорила наконец она. — Что ты хочешь?

— Я думал, это Блейз.

— Извини, это оказалась я, — сказала она, возвращаясь к своему занятию.

Харриет обыскивала шкаф Блейза, в котором хранилась картотека. Несколько ящиков было уже выдвинуто, их содержимое рассыпано по полу.

— Харриет, ты что-то ищешь? Я могу тебе помочь?

В ярком электрическом свете вся сцена казалась жутковатой до нереальности и наводила на мысль о грабеже или об обыске, учиненном тайной полицией. Харриет достала из ящика еще пачку карточек, быстро просмотрела их и бросила на пол.

— Что ты ищешь?

— Адрес Магнуса.

— Магнуса? Магнуса Боулза?

— Да.

— Но… почему?..

— Я хочу встретиться с ним, — сказала Харриет. — Магнус знает про нас с Блейзом все, с самого начала, Блейз тогда сразу ему рассказал — может быть, даже то, чего мне никогда не говорил. Я чувствую, я уверена, что Магнус человек мудрый, хороший, святой в каком-то смысле — я давно это поняла. Правда, Блейз, когда рассказывал о нем, все время пытался его как-нибудь принизить — но он всех всегда пытается принизить. Просто он не способен разглядеть в человеке величие души. Я должна поговорить с Магнусом, должна, я знаю, что он мне поможет. Блейз говорил, я единственная женщина, которая существует для Магнуса. Значит, я ему нужна. А раз я ему нужна, то и он мне нужен. И он… он последний… — Голос ее дрогнул, она отвернулась к шкафу и выдвинула следующий ящик.

— Послушай… — пробормотал Монти.

— Блейз, конечно, много чего забрал, но его старая картотека с адресами вся здесь. Тут все его старые бумаги, за много лет — и на каждого, на каждого пациента своя папка. Кроме Магнуса. А у тебя, случайно, нет?.. Хотя — откуда у тебя его адрес.

— Харриет, — сказал Монти. — Так ты не знаешь… насчет Магнуса.

— Чего я не знаю? — Обернувшись, она смотрела на него почти гневно.

— Магнус умер… недавно, — сказал Монти. — Он покончил с собой. Выпил снотворное. Его больше нет.

Харриет медленно опустилась на стул и машинально отодвинула наваленные на столе бумаги вбок, словно ей вдруг понадобилась для чего-то середина стола. Она сидела, ничего не говоря, уставясь невидящим взглядом в пыльную кожаную исцарапанную столешницу.

— Мне очень жаль. — Монти действительно смотрел на нее с жалостью, но и с каким-то странным возбуждением. Он подбирал в уме подходящие слова, ожидая, когда она заговорит или заплачет, но Харриет не сделала ни того ни другого. Она сидела перед ним, скорбная и оглушенная, как преступница, которой только что зачитали приговор.

— Харриет, — сказал Монти. — Пожалуйста, прости меня за то, что я наговорил тебе тогда, перед Эдгаром. Это было глупо, ненужно и… трусость с моей стороны. Мне показалось, что так будет лучше для тебя. Хотел предостеречь тебя, чтобы ты не слишком полагалась на меня, на таких, как я, — пижонство своего рода. Но я все же питаю к тебе самые теплые чувства и очень хочу помочь — поверь, действительно хочу.

Харриет повернула к нему чужое, приговоренное лицо.

— Спасибо, но твоя помощь мне не понадобится… как и твои извинения. Я даже благодарна тебе за то, что ты высказался так… определенно. Постараюсь устроить свою жизнь как-то иначе. Завтра мы с мальчиками возвращаемся в Худхаус. Извини, что причинили тебе столько неудобств. Спокойной ночи.

— Уже утро. — Монти отдернул занавеску. За окном светило солнце, в саду на все голоса распевали птицы.

Харриет не ответила. Отвернувшись к столу, она что-то бормотала про себя. Монти уловил слово «конец».

— Я знаю, что ты сердишься, — сказал он. — И ты имеешь на это право. Но все же я прошу тебя: оставайся в Локеттсе — и не думай обо мне плохо. Возможно, ты мне все-таки нужна…

— Я не сержусь, — тихо, одними губами проговорила Харриет. — Если тебе кажется, что я сержусь, то ты ничего не понял. Впрочем, это неважно.

— Хорошо. Пусть пока мы с тобой не можем друг друга понять. Я сейчас уйду. Но помни, пожалуйста, что ты нужна мне — помни это потом, — несмотря на все глупости, что я тебе наговорил. Спокойной… спокойного дня.

Монти постоял немного и, не дождавшись ответа, ушел. По дороге выключил свет на лестнице и в прихожей. От угла дома по седой от росы лужайке тянулась цепочка его собственных следов. Когда Монти через дыру в заборе проник в собственный сад, навстречу ему из высокой травы вынырнул Аякс, темный и прилизанный, как тюлень. Скользнув рукой по мокрой собачьей шерсти, Монти успел ощутить явственную вибрацию: Аякс глухо, угрожающе рычал. Монти выбрался на тропинку и по белым звездочкам маргариток зашагал к дому. Не забыть написать Блейзу, что Магнус Боулз умер, думал он. Как вовремя и как кстати. Странное возбуждение, охватившее его, когда он сообщил Харриет эту новость, вернулось к нему теперь таким же странным чувством свободы. Может, разговор с Эдгаром и правда что-то изменил? Так или иначе, что-то изменилось. Умер Мило, умер Магнус, и от этих двух смертей Монти определенно чувствовал себя сильнее и в целом лучше. Он пока еще не был готов к тому, чтобы углубляться в самую страшную свою боль и пытаться что-то с ней сделать. Он чувствовал себя как человек, у которого во время пожара обгорело лицо и который только что перенес пластическую операцию, но пока боится взглянуть в зеркало. Хотя нет, мысленно поправился он. Если говорить об операции, то скорее уж ему оперировали ноги — или глаза. Вспомнились вдруг собственные слова из вчерашнего разговора с Эдгаром: «Я слеп и хром». Да, надо было сильно увлечься, чтобы сказать такое. Или сильно напиться. То-то Эдгар был так доволен.

Дома Монти прошел прямо к себе в кабинет и опустился на колени, как для медитации, но медитировать даже не пытался, а лениво думал о Харриет — о том, как он постарается опять завоевать ее доверие. Он напишет ей большое письмо. Никуда она не денется, думал он, я нужен ей; к тому же у нее никого нет, теперь нет даже Магнуса.

Сверху уже доносились утренние звуки: мальчики проснулись. Монти вышел в прихожую и заглянул в ящик с письмами. Возможно, сегодня он какие-то из них просмотрит. А не снять ли заодно намордник с телефона? — неожиданно подумал он и принялся раскручивать обмотанную вокруг звонка проволоку. Взяв аппарат в руки, Монти опять, как с Аяксом, ощутил вибрацию: оказалось, что в этот момент телефон беззвучно звонил. Монти выдернул проволоку, снял трубку — и тут же, морщась, отвел ее подальше от уха.