Последний праведник - А. Й. Казински

Stockholm — delayed[6]

Он взглянул на экран, показывавший время отправления. Отложен так отложен, ничего страшного, у него есть время. Все спланировано так, что в Стокгольме он приземлится заблаговременно. Его должны встретить, отвезти на вокзал и помочь найти нужный поезд до Копенгагена.

Он обвел взглядом окружающих пассажиров и снова подумал: нет, вы не в безопасности. Его грела эта мысль. Вы можете перерыть мои сумки, заставить меня снять туфли, можете пойти еще дальше и заставить меня раздеться, как вы и сделали во время первой пересадки. И все равно это вас не спасет.

Абдул Хади вспомнил об унижениях, которые ему пришлось вытерпеть в аэропорту Бомбея. Его, единственного из очереди, отозвали в сторону. Он послушно спустился вместе с ними в подвал. Двое сотрудников службы безопасности шли перед ним, двое индийских полицейских замыкали шествие. Его привели в пустое помещение без окон — ни стола, ни стульев — и предложили складывать одежду прямо на пол. Он покосился на грязный пол и попросил принести стул. Вместо ответа у него спросили, что для него важнее — качать права или успеть на свой самолет. Он даже подумал, не стоит ли действительно начать качать права, ведь с гражданином какой-нибудь западной страны они бы никогда так обращаться не стали, даже если бы подозревали его в чем-то конкретном, но потом снова сосредоточился на главном. На мести.

Мысли неслись дальше: мы никогда не будем приняты в вашем мире. Нас, может быть, будут терпеть, но никогда не примут как равных. Он как раз говорил об этом перед отъездом с младшим братом. Если с Абдулом Хади что-то случится, брат станет главой семьи, поэтому он и вернулся домой из Саудовской Аравии, где был наемным рабочим. Саудовцы едва ли не хуже европейцев, лживые, патетичные, декадентские. Все знают, что закрытые лица их женщин — это просто фарс. В пятницу вечером они усаживаются в свои частные самолеты и летят в Бейрут. Женщины переодеваются прямо в самолете, сбрасывают паранджи, мужчины облачаются в Hugo Boss. До гражданской войны Абдул Хади учился в американском университете в Бейруте и там насмотрелся, как полностью преображаются приехавшие на выходные саудовцы. Женщины лежали на пляже в бикини, мужчины напивались и играли в блэкджек в больших казино. Он не понимал, кого надо ненавидеть больше: саудовцев, которые играют в воскресных европейцев с тем единственным городом в мире, который соглашается им подыгрывать, или европейцев, которые манят их к себе. Манят обещаниями свободы, свободы попробовать получить то же, что есть у них. Но это невозможно, Абдул Хади знал это по своему горькому опыту. Хоть он был и красавчик, особенно раньше, без седины, его акции среди американок в университете не котировались абсолютно.

Вернее, была одна девушка, которая приняла его приглашение. Керолайн. Из Чикаго. Она собиралась стать кинорежиссером, когда вернется домой в Штаты. Они сходили в кино на «Челюсти». Как только Керолайн поняла, что он не ливанец, она сразу потеряла к нему интерес: она-то искала именно местный колорит, ей нужен был кто-то, кто отвез бы ее в палатку к бедуинам, кто показал бы ей настоящий Ливан, прежде чем она уедет домой.

Stockholm — delayed

В тот день, когда Керолайн, столкнувшись с ним в кампусе, сделала вид, что они незнакомы, Абдул поклялся никогда больше даже не пытаться иметь дело с американками. Он жил вместе с братом в съемной комнате в многоэтажном доме за отелем «Коммодоре». На крыше был бассейн, в котором никогда не бывало воды. Задний двор был общим с частной клиникой, откуда каждый день в больших мешках выносили человеческий мусор, оставшийся после пластических операций. Саудовские женщины отсасывали себе жир и выпрямляли кривые носы, чтобы быть похожими на Керолайн и ей подобных, хотя им никогда не стать такими, как она. И пока все арабы мира это не осознают, им никогда не достичь настоящей свободы. Застрять в неосуществимой мечте — все равно что жить в тюрьме. Поэтому только хорошо, что кто-то начал переделывать карту мира.

— Вoardingcard, please.[7]

Абдул протянул шведской стюардессе свой посадочный талон. Она ему улыбнулась. Давненько же ему никто не улыбался.

— The airport in Stockholm is still closed because of the snow, sir,[8]— добавила она, и это прозвучало так, как будто она действительно говорит «сэр» с уважением. Ее коллеги чаще всего пользовались этим словом, когда собирались приступить к унизительным процедурам. Open your bag, sir. Take off your clothes, sir.[9]

— We will board as soon as they open again.[10]

Стюардесса продолжала ему улыбаться, и он почувствовал внутри разгорающийся огонек. Нет, подумал Абдул Хади, нет, ну его к черту. Слишком мало и слишком поздно.