Самая долгая ночь - Грег Кайзер

— Я устал от ваших особых методов, — сказал он. Причем последние два слова произнес, нет, скорее выплюнул по-немецки — Sonderbehandlung. Оно резануло ухо, особенно на фоне голландского, последовавшего вслед за ним. И никаких «герр гауптштурмфюрер» на этот раз. — Одно дело евреи, но добропорядочная голландская женщина… — Де Гроот умолк, словно думая, что ему сказать дальше. — Добропорядочная голландская женщина. Это совсем другое дело.

Пройсс тотчас вспомнил старуху, вылетевшую из окна. Все с нее и началось, это человеколюбие де Гроота.

— Да, я отправил в Гаагу депешу. Я рассказал вашему чертову начальнику все, — произнес де Гроот и поправил подтяжки. — Не знаю, сумеют ли бежать евреи, но вам неприятностей не избежать.

Пройсса душил гнев, он застилал ему глаза пеленой такой же черной, что и грязная дорога, что пролегала в темноте за лучами фар.

— Да ты, я смотрю, любишь евреев! — прорычал он и наставил на голландца пистолет. И хотя стрелок по большому счету из него был никакой, промахнуться он никак не мог. Ведь дуло его «вальтера» находилось не более чем в метре, от лица голландца. Пройсс нажал на спусковой крючок. Де Гроот покачнулся, осел на землю и привалился к капоту БМВ — уже мертвый. А затем словно детский надувной шар, из которого выпустили воздух, повалился на бок, на грязную дорогу. В свете фар Пройсс разглядел у него под глазом яркую красную точку.

Темнота на границе его зрения сменилась вспышкой красного цвета, которая затем поблекла до розового и, в свою очередь, розовый растворился без следа. Пару секунд им владело удовлетворение.

— Гауптштурмфюрер, — подал голос Кремпель откуда-то у него из-за спины. Не выпуская из рук «вальтера», Пройсс обернулся. Освещаемые сзади светом фар грузовика жандармы де Гроота стояли посреди грязной дороги, сомкнув ряды, сплошной стеной. Их лица было невозможно рассмотреть.

— Он вступил в заговор с евреями, — пояснил Пройсс как можно громче, чтобы стоявшие в двадцати метрах голландцы могли его слышать. — Полезайте назад в грузовик.

Голландцы попятились. Боже, какие послушные, какие покорные. Но уже в следующее мгновение они удивили его тем, что со всех ног, только пятки сверкали, бросились в спасительную темноту.

— Кремпель! — заорал Пройсс. Его подручный нацелил дуло своего автомата в кромешную тьму и дал очередь. Пройсс же лишился последних остатков ночного зрения.

Прошло несколько секунд, прежде чем яркие пятна в глазах померкли, и Пройсс увидел, как несколько амстердамских полицейских бросились к грузовику и забились в кабину, а еще трое или четверо вцепились в борта. «Опель» взревел мотором и, проскрежетав сцеплением и разбрасывая из-под колес грязь, задним ходом покатил назад в Варффум.

Пройсс выпустил ему вслед всю обойму, все оставшиеся семь патронов, однако не похоже, чтобы он во что-то попал. Мункхарт прицелился и выпустил короткую очередь, но затем его автомат заклинило. Кремпель в темноте пытался нащупать запасной магазин. Вскоре фары сделались совсем крошечными, а луч света, свернув с дороги, упал на поросшую травой обочину. Все понятно, грузовик разворачивается. Еще пара секунд, и в темноте светились лишь красные точки задних габаритных огней.

Пройсс вновь ощутил в голове пустоту, как будто гнев спалил в нем все чувства и эмоции до последней щепотки и покинул его, как лесной пожар покидает полностью выгоревший лес.

— В машине есть запасная шина, — сказал Пройсс Кремпелю спустя какое-то время после того, как красные точки окончательно растворились в темноте. — Снимите бампер и поменяйте колесо.

Пройссу было слышно, как Кремпель и Мункхарт, сыпля проклятиями, оттащили с дороги тушу де Гроота, как они, пыхтя, снимали бампер, как возились в грязи с домкратом. Если не считать производимого им шума, то вокруг было слышно лишь кваканье лягушек. Сотни, если не тысячи лягушек словно в издевку над ним закатили многоголосый ночной концерт.

Трясущимися пальцами Пройсс зажег сигарету — пламя зажигалки заплясало, хотя не было ни ветерка. Пройсс согнулся и уперся ладонями в колени. В одно мгновение мигрень сделалась невыносимой, желудок стянуло тугим узлом, и его вырвало прямо на собственные сапоги.