Несколько мертвецов и молоко для Роберта - Георгий Котлов

Он вошел, а я не стал закрывать дверь. Он понял, чего я жду, и прикрыл дверь сам, печально добавив, что пришел один.

«Один? — подумал я. — На кой черт ты мне сдался? О чем мне с тобой говорить? О том, как ты, подлец, укравший мою единственную и неповторимую, занимаешься с ней любовью? А может, не тратя времени на пустые разговоры, лучше убить тебя, зарезать? Потом затащить в ванну, расчленить и спустить мелкие кусочки красивого тела в унитаз, а кровь скормить пауку… Пожалуй, это неплохая идея…»

Я представил, как набрасываюсь коршуном на этого негодяя и всаживаю ему в грудь по рукоятку самый большой кухонный нож. Кровь хлещет фонтаном, а он умоляет меня о пощаде, опускаясь на колени и закрывая руками лицо, — он жалок, он трепещет от страха и не смеет взглянуть в глаза смерти. Его мольбы меня не трогают, и я продолжаю безжалостно наносить свои удары, до тех пор, пока жизнь не покидает это жалкое тело, плавающее в луже крови.

Представить, как я затаскиваю труп в ванну и под наблюдением паука начинаю бездарно разделывать его, я не успел, потому что этот голубоглазый брюнет, живой, с мобильником в пропасти своего бездонного кармана, бесцеремонно подтолкнул меня.

— Может, пройдем на кухню… Неловко разговаривать в прихожей.

Я передернул плечами, как от голода, потому что от его прикосновения мне сделалось нехорошо. Потом посмотрел на него презрительно и свысока, как бы говоря: «Еще одно прикосновение — и мне действительно придется тебя убить».

Он спокойно выдержал мой взгляд, мне даже показалось, что он насмешливо ухмыльнулся, а потом сказал:

— Так как?

— Чем обязан? — в свою очередь спросил я. Разговаривать с этим типом мне не хотелось, но все же, подумал я, видимо, придется.

На мой вопрос он ответил загадочными словами:

— У меня для тебя есть сообщение. Очень важное…

На кухне он бесцеремонно попросил налить ему чаю, и, пока я ставил на плиту чайник и зажигал газ, он не менее бесцеремонно пробрался в комнату и стал перебирать видеокассеты. Наверное, он волновался, потому что перебирал их быстро, суетливо, — мне показалось, он что-то ищет. Возможно, мне это только показалось.

Он, увидев, что я стою в дверях и презрительно наблюдаю его возню, нисколько не смутился, оставил в покое кассеты и опустил свою красивую голубоглазую задницу на тахту.

— Как же чай? — спросил я, и вдруг подумал, что не знаю имени этого человека. Впрочем, и не хотел знать.

— Потом… пожалуй, потом. Ты присядь.

Мое имя, конечно же, было ему известно, но он предпочитал «тыкать».

— Я пришел по очень важному делу, — добавил он.

Этот тип действительно волновался, или просто делал вид, и на него это было непохоже. Бывший мент, подпол, ныне коммерсант, всегда холеный, всегда с иголочки одет. Всегда спокоен и уверен в себе. Сейчас он волновался, и это было странным. Странным было и то, что он заявился один.

Я почему-то обрадовался и подумал:

«Может, она бросила его, и он приехал, чтобы сообщить мне об этом, а заодно поплакаться в жилетку? Наверное, потому он и волнуется, не решается сказать, что скоро она будет здесь с вещичками…»

Я совсем повеселел и даже впервые за все это время почувствовал к этому человеку что-то вроде жалости. Да-да, именно так. Пять минут назад мечтал зарезать его, а сейчас готов говорить ему слова утешения.

Он, заметив, что я улыбаюсь, прикрывая ладошкой свои клыки, сказал:

— Новость у меня не очень веселая. Дело в том, что она умерла…

4

Я и улыбаться сразу перестал. Новость была действительно невеселая. Грустная новость. Страшная.

— Как умерла? — спросил я.

— Очень просто, умерла, как умирают все, как умрешь когда-нибудь ты или я. Ее сбил автомобиль, водитель с места происшествия скрылся. Смерть наступила мгновенно…

— Когда это произошло? — потребовал я уточнений.

— Неделю назад. Ее успели похоронить.

— Почему мне никто не сообщил?

Он неопределенно пожал плечами: дескать, а я откуда знаю? Подонок, одним словом.

— Может, это и к лучшему, — произнес он, придавая своему лицу страдальческое выражение. — Ну, то, что ты не присутствовал на похоронах… Она была обезображена до неузнаваемости… Лучше запомни ее такой, какой она была при жизни. То, что от нее осталось, представляло ужасное зрелище, а от лица… не осталось ничего — колесо проехало прямо по голове… Может, этого мне и не стоило говорить, но я хочу, чтобы ты знал правду…

И тут я понял, что этот тип лукавит. Артист из него получился бы никудышный. Показывая всем своим видом, что скорбит, он упорно прятал взгляд, а когда наши глаза все-таки встречались, я замечал в его голубых глазах насмешливое нахальство. Так не скорбят, ясно и дураку. Или, может, он решил, что дурак — я?

Мне подумалось, что, скорее всего, эта история — вымысел, сочиненный специально для меня. Возможно, в его словах и была доля истины, но не было ясно, где он врал, а где говорил правду. Еще не было ясно, кто сочинил всю эту историю: он, она или кто-то еще? Как бы там ни было, фантазией тот человек обделен не был. С такой фантазией смело можно детективчики писать.

— Да-а… — наконец сказал я, тоже делая скорбящее лицо и посмеиваясь в душе. — А ведь я любил ее… Это хорошо, что я узнал правду. Очень хорошо. Но, поскольку она была мне близким и дорогим человеком, я хочу видеть ее могилу. Где она похоронена?

Наверное, мне не стоило говорить, что я любил ее, потому что в насмешливых глазах этого господина моментально вспыхнул огонь отвращения и брезгливости ко мне — будто он мылся, а в ванну к нему свалился паук. Уж он-то точно не стал бы его спасать, а я для него вообще был хуже насекомого.

— Да, конечно, понимаю тебя… — Черта с два он меня понимал. — Ее похоронили за городом, на небольшом сельском кладбище. Если хочешь, я отвезу тебя туда…

Он, наверное, подумал, что я откажусь — дескать, дезертирская морда не должна и носу на улицу высовывать, даже если погиб любимый человек, — но он ошибся.

Я молча ушел в ванную комнату и переоделся — снял ее халатик и напялил свои махры. Потом вернулся (он снова шевырялся в кассетах) и сказал:

— Я готов.

— Что ж, идем, — ответил он, бросив свое крысиное занятие.

Мы вышли на улицу, где у подъезда блестел огромный внедорожник «Тойота» — у солидного господина должно быть солидное авто. Там, где я должен был отдавать долг Родине, на таких любили разъезжать боевики — бандиты и террористы, и поначалу странно было видеть на фоне развалин и трупов наишикарнейшие «Круизеры» и «Прадо», ухоженные, чисто намытые и с тонированными стеклами, которые старательно объезжали воронки от разорвавшихся снарядов. Впрочем, и здесь, в родном городе, то же самое — разъезжают на таких тачках или бандиты, или бизнесмены, вроде этого холеного голубоглазого господина.