И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

девушку до выхода из слоновника. Марин старалась сохранять самообладание, но, когда услышала душераздирающий крик слоненка, которого вновь начали дрессировать, не выдержала и остановила Фельона.

– Вот скажите, месье, – громко произнесла Марин, – зачем вы мне все это рассказывали? С какой целью, успокоить меня?

– Как можно, мадемуазель, – спокойно ответил Фельон, – я лишь пытался доказать вам, что все методы, применяемые моими дрессировщиками, совершенно оправданы и не заслуживают осуждения, равно как и животные не заслуживают повышенного покровительства. Я надеюсь, мне удалось убедить вас в своей правоте.

– Я скажу, в чем вам удалось меня убедить, – сказала Марин, сдерживая слезы, – в том, что вы очень жестокий, беспринципный, алчный и бессердечный человек, хотя даже человеком мне вас не хочется называть. Вы, месье, не считаете животных, которых унижаете и мучаете, существами, которые могут испытывать такие же чувства и эмоции, как и мы. И это меня очень сильно огорчило. Быть настолько злым…как можно быть таким злым? Я всегда думала о вас, как о человеке с благородным характером. Но, как оказалось, из благородного у вас только ваш костюм, стоящий несколько тысяч франков!

– Мадемуазель, позвольте же сказать. Вы излагаете лишь свое субъективное мнение, которое, безусловно, имеет право на существование. Вы говорите о добре и зле, но как можно говорить об этой дихотомии, если все в мире субъективно?

– О чем вы?

– Дихотомия добра и зла – полная чушь, выдумка, созданная для успокоения души. Для одних дрессировщик – жестокий мучитель и тиран, а для других – верный служитель своему искусству, трудящийся для развлечения публики. Кто-то печется о каждом листочке на дереве, а кто-то вырубает целые леса. Одно государство пожирает другое – добро для тех, зло для этих. Люди даже убийства способны считать благом. Еще множество разных примеров привести можно, но суть одна: ситуации одни и те же, но оценки их порой чрезвычайно полярные. Так что и никакой разницы между добром и злом фактически нет. Разница только в людях.

– Вы считаете, видимо, что любую жестокость можно оправдать? Вы жалки, раз оправдываете себя философией.

– Мадемуазель…

– Все! Замолчите же! Хватит с меня нахождения в этом адском зверинце, управляемом самим Дьяволом!

Пребывая в необычайных для себя печали и гневе, Марин спешно покинула зверинец. Анри Фельон, бывший крайне удивленным услышанным в свой адрес, однако, как и говорила Марин, почти что не проявил при этом ни малейшего сострадания. Он лишь недовольно скривился, когда девушка повернулась к нему спиной и пошла прочь из его владения. На выходе из зверинца Марин столкнулась с Клодом, который, откланявшись, поспешил к главному дрессировщику. Фельон в этот момент уже собирался возвращаться к себе в шатер и пребывал, как бы это странно не прозвучало, в слегка приподнятом настроении. Скривленная гримаса вмиг сменилась радостной улыбкой, что возникала на его лице лишь в моменты особенного успеха. Заметив Клода, Фельон остановился, дождавшись запыхавшегося посетителя.

– Что привело тебя сюда, Клод? – спросил Фельон, вновь приняв недовольный вид.

Слегка отдышавшись, Клод поклонился и ответил:

– Месье Фельон, прошу покорно простить. Месье Буайяр просит вас прибыть в его шатер для важной беседы.

– Вот как? Что ж, как будет угодно управляющему делами. Я сейчас подойду, – произнес Фельон и отправился к себе, чтобы привести себя в порядок.

Марин же, после столкновения с Клодом немного опешившая, после некоторых раздумий решила отправиться к отцу, чтобы выяснить у него, как он смог допустить столь жестокие методы дрессировки животных. Погода меж тем давала знать каждому, что близится что-то очень серьезное. Над цирком «Парадиз» сгущались черные тучи, с минуты на минуту должен был хлынуть дождь.

Глава IV

Анри Фельон сразу заметил, что погода очень быстро начала портиться, и потому захватил с собой слугу с зонтом, чтобы быть защищенным от удара стихии, если уж не успеет добраться до шатра до того, как начнется ливень. Встреча с Мишелем Буайяром, в особенности если она в такой срочности оказывалась организована, не сулила ничего хорошего, даже если вины за Фельоном никакой и не было. Обычная взаимная нелюбовь жила в сердцах главного дрессировщика и шпрехшталмейстера. Откуда она появилась – сложно сказать. Лишь уверенность была у большинства артистов в том, что один из них будет спокоен только тогда, когда второго в цирке не будет вовсе. Тем не менее, с тех пор, как Густав Лорнау отошел в мир иной, обязанности казначея легли на и без того нагруженные плечи Буайяра, и потому он был вынужден гораздо чаще встречаться с Фельоном, нежели это было ранее. Это было потому, что зверинец требовал очень большое содержание, которое уходило на приобретение кормов для животных, закупку материалов и тканей, и т.п. Лорнау-старший не возражал насчет повышенного выделения средств зверинцу, чем заслужил уважение и доверие со стороны Фельона, и пока Густав был жив, противоречия между Буайяром и Фельоном ограничивались, в основном, работы на манеже, что абсолютно приемлемо было, поскольку, как шпрехшталмейстер, старик отвечал не только за объявление номеров, но также и за техническую, материальную и финансовую составляющие концертной программы цирка. Если брать составляющую финансовую, то здесь Буаяйр был обязан считаться с мнением Густава, поскольку у того хранилась казначейская печать, без которой не считался действительным ни один документ, подразумевающий хоть какие-нибудь финансовые траты, либо же приобретения. Ну а с тех пор, как казначейские обязанности временно были переложены на Буайяра, он, будучи не в сильном восторге, потому как хоть и получил возможность без посредников решать практически все цирковые дела в одиночку, но вместе с тем он получил в наследство от Густава очень запущенную казну, деньги из которой выделялись непонятно на что, к примеру, на закупку для цирка восьмидесяти бутылок виски, большая часть из которых оказалась записана непосредственно на Лорнау-старшего. А если углубляться в подачки Густава зверинцу, то выяснится, что по просьбе Фельона, как записано было в специальной книге, из цирковой казны выделялась громадная сумма на выдачу премиальных выплат всем дрессировщикам, а Фельону – тройная выплата по итогам летне-осенней серии номеров. Именно этот вопрос и вызвал сильное непонимание у Буайяра, и поэтому он вызвал его.

Фельон не спешил к шпрехшталмейстеру, специально оттягивая момент предстоящей встречи. Старик Буайяр был ему до такой степени неприятен, что ради того, чтобы его не увидеть, он был готов под дождь попасть и вернуться к себе, сославшись на непогоду. Однако тучи становились все темнее, чернея с каждой новой минутой, заслонив собой все небесное пространство, и при