Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Все в порядке, на местах. Заглянул в холодильник – даже там ситуация уже не показалась ему настолько критической. Правда, у Наташи имелся пунктик насчет плесени. Послезавтра она прилетает: если обнаружит это безобразие, устроит ему варфоломеевскую ночь, да такую, что сегодняшний кошмар покажется детским мультфильмом.

Уже выходя из кухни, Столяров заметил краем глаза что-то неправильное и повернулся к обеденному столу. На нем у самой стенки стояла тарелочка, которой он не помнил; она была прикрыта бумажной салфеткой, голубой в темно-розовых узорчиках. Салфеток таких он тоже не помнил: выглядела она по-деревенски пошло, а Столяров такое не приветствовал. Ему нравились большие и однотонные, они казались дорогими, стильными. Он протянул руку и снял салфетку.

На тарелочке лежали выглядевшие совершенно свежими оладушки, штук пять, как раз к завтраку. Удивленный Столяров наклонился к ним, недоумевая, откуда они тут; двумя пальцами взял верхний за край и приподнял.

Под ним в тесте ворошилась целая колония жирных белых червяков. Маленькие и толстые, они отвратительно напоминали того, который приснился Столярову ночью во рту старухи Люсинды. Столяров хотел было отшвырнуть оладушек, но сдержался и медленно опустил его на тарелку. Откуда здесь эта дрянь? – чуть не закричал он. Откуда, откуда? Была ли тарелка на столе вчера?

«Успокойся, – скомандовал он сам себе. – Ты когда в последний раз здесь ел? Несколько дней назад заказал доставку? Заказывал оладьи?»

Он содрогнулся, представив, что мог это съесть. Пусть даже тогда они еще были свежими – но зараженными, наверняка. А с другой стороны… он не стал бы заказывать оладьи. С детства их ненавидел. «Кушай, кушай, внучок», – сказал в голове незнакомый женский голос.

«Я заказывал осетинский пирог, – вспомнил он. – Похоже, они положили оладьи в виде комплимента. Я их даже не заметил и оставил на столе».

Теперь Столярову стало еще хуже. Пирог-то он съел – а что там было в начинке, бог его знает. Понимая, что на сегодня лишился аппетита, Столяров взял тарелку и стряхнул оладьи в унитаз, потом отправился на работу.

Как обычно, день пролетел на одном дыхании. Переговоры, совещание в холдинге, неверно отгруженный товар. Поставщики дурили, заказчики козлили, сотрудники деградировали, – хотя, казалось, куда уж больше. К концу рабочего дня Столяров так замотался, что полностью забыл и о ночном кошмаре, и об оладьях с червяками. Все это иррациональное и странное выветрилось у него из головы, как разорванная бумажная мишура. К вечеру он все-таки проголодался и, закончив с делами, зашел в кафе рядом с работой. Там он вновь вернулся мыслями к тому, что пережил дома, но теперь неприятные события не казались чем-то серьезным и значимым. Столяров все еще волновался, как Наташа отреагирует на испорченный холодильник, но потом подумал: «Какого черта! Приедет из Италии и сама приберется. Там же не ртуть разлилась, а всего-то плесень. Некогда мне этим заниматься», – и сразу успокоился. В результате домой Столяров пришел сытым и довольным, в хорошем настроении, принял душ и сразу завалился спать. Ничего ему не мерещилось, не пугало. Он даже включенный свет оставлять не стал и, едва голова коснулась подушки, уснул сном младенца.

Проснулся Столяров ночью от какого-то шума. Сперва он подумал, что спит и во сне слышит, как кто-то разговаривает на кухне. Он даже решил, что Наташа вернулась пораньше и привела с собой подружку. Бред, конечно: не в привычках Наташи было прилетать без встреч и букетов или приходить домой тихо, почти тайком, не разбудив спящих и не подняв отдыхающих. Прислушавшись, он понял, что слышит только один голос: женский, плаксивый, истеричный, – и этот голос разговаривает сам с собой, жалуясь и причитая.

Первым его желанием было зарыться поглубже в постель и забыться – авось до утра таинственный голос сам собой исчезнет. Но как же это – оставить незнакомку здесь, в квартире? Да и откуда она взялась? Вздохнув, он встал, взял сотовый и включил фонарик; потом босиком пошел на звук, ступая медленно и неслышно. В тот момент он еще был уверен, что спит, и удивлялся, как все похоже на правду, даже гладкий паркет под ногами. Женщина то плакала, то что-то бормотала неразборчиво, повторяя одни и те же слова. Спросонья ему показалось, что она зовет его по имени: «Коля! Коленька!» «Да кто это может быть?» – лениво спрашивал себя Столяров, и вдруг его словно ударило наотмашь. Он похолодел и окончательно проснулся, с беспощадной ясностью осознав, что давно уже не спит. Ему в голову сразу же пришла простая мысль, что никакой женщины здесь быть не могло. Никому не удалось бы проникнуть в квартиру, запертую изнутри на современный, изощренный засов; никто не стал бы сидеть в темноте на кухне, громко стеная и плача. Он мог представить себе только одного человека, способного на это, – но тот человек был давно мертв и похоронен, а в ящике кухонного шкафчика у Столярова лежала его фотография с заколотыми булавками веками.

Столяров хотел было затормозить и ретироваться в спальню, забаррикадироваться там и читать молитвы всю оставшуюся ночь, – но он уже сделал последний шаг к повороту. Слишком поздно! Теперь он видел всю кухню, освещенную зыбким светом луны и фонарей. И она была там!

Люсинда Григорьевна белой непрозрачной тенью парила в воздухе напротив окна. Ниже пояса ее изможденное тело окутывала пышная и длинная юбка, из-за чего казалось, будто она сидит на летающем троне, как царица ночи и смерти. Но сама она уже не казалась мертвой: она двигалась, она говорила! Обхватив голову руками, она раскачивалась вправо – влево и постанывала.

– Где ты? Где? Коленька?

Внезапно она то ли услышала, то ли почуяла Столярова. Но не увидела, потому что замолчала и уставилась в коридор, вытягивая шею.

– Кто здесь? – медленно спросила она.

Теперь ее голос звучал гулко и разлетался по квартире низким гудящим эхом.

– Коленька? – казалось, она попыталась сказать это ласково. – Мальчик мой, это ты? Где же ты, мой внучочек? Иди ко мне, отзовись!

Столяров вжался в стену.

– Коленька, дитя. Не надо дразнить бабушку. Выходи, поганец! – Она скрипнула зубами. – Ну не выходи, играй, мой мальчик, только отзовись. Отзовись, Коля!

Столяров почувствовал, как страх ослушаться бабушку поднимается откуда-то из глубины его сердца, из самых ранних и старательно спрятанных воспоминаний. Он вдруг ясно представил живую Люсинду, которая наклоняется к нему, бодает лбом и шутливо говорит: «А не будешь слушаться – бабушка тебя СЪЕСТ!» И открывает рот, полный длинных багровых языков и зубов, загнутых как ребра у рыбьего скелета.

Все внутри него задрожало, на глаза навернулись слезы, и он чуть было