Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Просыпаюсь я поздним утром и осознаю, что голова не болит.

Витас баловался с иглами еще в институте. Получалось хорошо, даже сложилась постоянная клиентура из своих, общежитских. Но мечтал он о реанимации и методично работал на это.

Открывается дверь, и входит свежевыбритый Виталик с полотенцем на шее.

– Ты как, Серый?

– Нормально. А ты что не на работе?

– Так воскресенье сегодня.

– А-а… – только и могу сказать я.

Для меня теперь все дни недели одинаковы.

– Сейчас позвоню, закажу пиццу. – Голос Виталика звучит неестественно бодро. – Ты знаешь, Серый, спал я без задних ног. И не мерещилось ничего. Слушай, я тут подумал… Может, тебе это все показалось? ЧМТ – это не фунт изюма, сам знаешь. Последствия могут быть всякие, главное вовремя спохватиться…

– Последствия могут быть, да. Ты их вчера сам видел и даже купировал, спасибо тебе. Но это другое.

Виталик молча пожимает плечами и набирает доставку.

Мы едим пиццу, я стараюсь удержать кусок мизинцем и безымянным пальцем. Получается плохо. Виталик старательно этого не замечает.

– Знаешь что? – вдруг говорит он. – Давай туда вдвоем съездим. Поставим эксперимент. Если там и вправду что-то есть, то увидим одно и то же. Если нет, то надо искать путевого невролога. Я буду контрольной крысой. Мне-то пока по голове не прилетало.

– А на карате? Забыл?

– Да когда то было…

– И еще, Витас. Мы ничего не увидим. Мы почувствуем. Там запертая дверь – и все.

Машину Виталика мы оставляем за квартал от дома Куй-бабы. По дороге я пересказываю ему инструкции Нины Ивановны.

Вот дом с аркой, вот ступеньки и дверь. Только сейчас замечаю крохотное окошко, выходящее в ту же арку, забранное толстой решеткой.

– Давай ты первый, – голос Виталика дрожит.

До ступенек еще пара шагов, но меня уже накрывает ужасом, от которого хочется бежать без оглядки. То, что называется Куй-бабой, проснулось. Оно узнало меня и ждет. Оно голодно и радуется предстоящей кормежке.

Я поднимаюсь по ступеням так, словно к ногам привязаны пудовые гири. Кровь стучит в ушах, сердце колотится под сто двадцать. Ужас сдавливает грудь, не давая дышать. Я останавливаюсь на верхней ступеньке, стучу и всем собой слышу немой вопрос – оттуда, из-за двери.

Как хорошо, что отвечать надо мысленно: челюсти у меня стиснуты, во рту сухо, язык не повинуется.

«Пусть Таня вернется и останется со мной» – произношу я про себя.

«Двенадцать» – всплывает в голове.

Куй-баба не торгуется. Двенадцать мертвецов – вот цена моему желанию. Таня вернется. Мы будем жить вместе. Она никуда не уйдет, а я буду платить, как платит сейчас девчонка с татуировкой скорпиона.

Если согласен, нужно ударить с Куй-бабой по рукам, говорила Нина Ивановна. Приложить ладонь к замочной скважине. Почувствуешь ожог – и все, пути назад не будет. Ожог потом сойдет, а договор останется. Умрут двенадцать человек, которых я не знаю. Таня ни о чем не догадается, просто решит, что старая любовь не ржавеет…

Я спрыгиваю со ступенек и бегу прочь, на улицу. Виталик смотрит на меня так, будто никогда раньше не видел, и уходит в арку ворот, а я приваливаюсь спиной к фонарному столбу и стараюсь отдышаться.

Виталик возвращается через несколько минут. Лицо у него серое, как пыльная штукатурка, но глаза горят волчьим огнем.

– Ты согласился? – хрипло спрашивает он.

– Нет. А ты?

Виталик мотает головой и показывает ладони: чистые, без ожога.

– Пойдем отсюда, Серый.

– Пойдем.

Запах кокосового ароматизатора в машине напоминает о мире, в котором мы жили еще утром. Виталик прижимается затылком к подголовнику и закрывает глаза. Он похож на мертвого, только пальцы все сильнее и сильнее сжимают руль, будто кого-то душат.

– Серый, – хрипло говорит он, – надо ее остановить.

– Я знаю ее адрес.

Виталик открывает глаза и недоуменно смотрит на меня.

– Да я этот дом теперь в два счета найду!

– Я не о Куй-бабе, Витас. Я о девчонке. Пока она своего Ромочку не вылечит, ее ничто не остановит. Мы не знаем, за сколько она с Куй-бабой сторговалась. Уже тридцать два трупа, сколько еще ей осталось?

– А сколько с тебя, Серый, Куй-баба запросила? – глухо спрашивает Виталик.

– Двенадцать. А с тебя?

Виталик яростно трясет головой.

– Не скажу. И что я у нее просил – тоже не скажу… Говоришь, у тебя адрес девчонки есть?

– Все есть: имя, фамилия, адрес, телефон. Только светиться нам ни к чему. Трубку она не берет. А вот в тубдиспансере Ромочку своего постоянно навещает.

– Завтра напишу заявление на отпуск, – отвечает Виталик. – А как зовут эту сучку?

– Юлия, Юлька.

Судьба улыбается нам через неделю. Девчонка выныривает из дыры в заборе вокруг территории тубдиспансера. Она идет к остановке, на ходу что-то просматривая в телефоне. Виталик вырастает перед ней, без замаха бьет в солнечное сплетение и тут же подхватывает на руки. Упасть на асфальт девчонка не успевает.

Это она, без сомнения. Даже красная ветровка та же самая. Но в машине я для очистки совести проверяю татуировку. Скорпион по-прежнему задирает жало над сонной артерией. Виталик ловко связывает Юльку скотчем по рукам и ногам, заклеивает ей рот, укладывает на заднее сиденье, головой ко мне на колени, и накрывает старым пледом.

Она совсем легкая. Как ребенок.

– Заворочается – держи крепче, – бросает он мне и трогает машину с места.

Когда мы паркуемся у заброшки, уже совсем темно.

В подвале стоит густая тьма. Пахнет кошками, канализацией, тухлятиной. Виталик дает мне фонарь и вынимает яркую пластиковую коробку-бутербродницу. Там лежат иглы.

В нос ударяет запах нашатыря, девчонка кашляет, стонет, открывает глаза.

– Привет, – ласково говорит ей Виталик и командует мне: – Свети!

Первая игла входит в нужную точку, и Юлька глухо мычит от боли.

Виталик работает в своем стиле: точно и аккуратно. Игла за иглой входят в нервные узлы – или в те точки с китайскими названиями, о которых я понятия не имею. Девчонку выгибает, как в столбняке. Она мотает головой и пытается отползти в угол.

– Терпи, терпи. Им тоже было больно, – воркует Виталик. – Будет еще больней. Все еще впереди. Времени у нас много.

Когда на футболке у Юльки расплываются мокрые пятна от пота и слез, в дело вступаю я.

– За сколько с Куй-бабой сговорилась? Ну?

В свете фонарика видно, как бледнеет ее лицо и расширяются зрачки. Она мычит и трясет головой.

– Продолжаем, – говорит Виталик.

Очередная игла входит