Самая страшная книга 2014-2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Эвенки?

– Чё?

– Ну, эвенки, тунгусы, – пояснил Паша. – Местный коренной народ.

Фадеев вдруг задумался:

– Может, и они… Я не знаю. Но если увидите – зовите охрану, я завтра сюда еще несколько человек пришлю. А то они тут все разберут и вас порежут до кучи. А мне оно надо? Ну ладно, бывайте. Этих мы ща выкинем где-нибудь по дороге, пущай потом обратно ножками топают. Отвез бы ментам, да мне не по пути.

Фадеев юркнул в машину, и внедорожник, шурша колесами по грунтовке, укатил восвояси.

– А мне тут уже нравится, – подал голос Карартынян. – Выпить предлагали, Пашке морду набили – прям как на свадьбе. Только тамада так себе.

Михаил Петрович вздохнул:

– Помолчи, Карик… Пора и делом заняться.

III

– Ничего я, Петрович, не понимаю. Чушь какая-то.

Вечерело, темнота медленно накрывала раскопки, закатные лучи отбрасывали багровые блики на поверхность плиты, из-за чего она выглядела совсем какой-то волшебной.

Михаил Петрович вместе с Пашкой взялись за нее сразу же, как отбыл Фадеев. Карартынян только ходил кругами и давал никому не нужные советы. Практикантов, как и условились, отправили разведывать шурфы в остальной части котлована. С плитой провозились до вечера, но зато расчистили почти целиком – теперь получалось рассмотреть ее во всей красе. А рассматривать было что.

Символы – резкие, вытянутые, острые – покрывали примерно две трети артефакта, а в самом низу шли рисунки, изображавшие необычных антропоморфных созданий. У Паши мороз шел по коже, когда он вглядывался в текст, хотя он ничего не понимал. Ему казалось, что тот, кто выдалбливал символы на огромной каменной плите, хотел донести очень важное послание – но вот о чем и кому?

Когда с раскопкой и чисткой закончили, Эдик оттолкнул всех от плиты и замер, впившись в нее взглядом.

– Чушь это, говорю, – повторил он, когда профессор подошел поближе. – Ты уверен, что эта штука старая?

Михаил Петрович пожал плечами. Он настолько заляпал очки пылью и грязью, что Пашка удивлялся, как он еще хоть что-то видит.

– Сейчас точно тебе не скажу. Стратиграфия нам не поможет, тут уже все техникой развезли, никаких срезов почвы не оформишь. Символы и рисунки я не узнаю. А ты, Паш?

Пашка покачал головой. Такое он точно видел впервые, хотя в культуре и мифологии тунгусо-маньчжурской группы разбирался очень недурно. И уж если сам профессор не узнавал стиль, то куда ему соваться?

– Я нашел осколок, – продолжил Михаил Петрович. – Завтра попрошу Фадеева, чтобы отвез нашим в институт. Там все проверят. Но если хочешь знать мое мнение, она не просто старая, она древняя. Поверь моему чутью. Да и не похожа она на новодел.

Карартынян усмехнулся:

– Ну тогда поздравляю – зря вы меня сюда тащили. Потому что вот это – неизвестно что.

– Может, какая-то древняя эвенкийская письменность? – робко предположил Пашка.

Эдик закатил глаза и покрутил пальцем у виска:

– Студент, ну ты-то не лезь! Нет было у них никакой письменности. На кой им она? Все, что есть, появилось ну максимум лет двести назад. Да и то там буквы обычные, а это клинопись какая-то!

– А рисунки?

– С рисунками попроще будет. – Карартынян присел на корточки и показал на жутковатую фигуру в левом нижнем углу. – Вот это Харги. Местный Аид, брат творца людей Сэвэки и хранитель Буни – Нижнего мира. Вишь, у него башка зубастая вместо руки нарисована? Вот это его главная фишка.

– А рядом кто? – включился Михаил Петрович. – Сэвэки?

– Не, – Эдик ткнул пальцем во вторую фигуру. – Это Хедау, местный герой. Первооткрыватель Нижнего мира. Я так думаю, потому что по центру между ними то ли котел, то ли колодец. По преданиям, Хедау его нашел и выпустил смерть. Сволочь он на самом деле, без него бы вечно все жили. А эвенки его героем считают – ну вот с чего?

– С того, что проблему перенаселения решил.

– Да ну! – Карартынян скорчил гримасу. – Тоже мне! А ничего, что Харги хотел вообще всех нахлобучить? И нахлобучил бы по эти самые, если бы не вмешалась Энекан Буга и не запечатала его внизу, в Буни. Вот вам и геройство.

Профессор потер пальцами подбородок, наклонился к картинкам поближе, подвинув Эдика.

– Все это очень интересно, но мало что нам дает, – заключил он. – Но хотя бы понятно, что плита эвенкийская, значит, и язык должен быть их же.

– Да он вообще ни на что не похож! Я уж все перебрал, но это дохлый номер. И если я не знаю, то никто не знает, это я гарантирую.

– Да я в тебе, Карик, и не сомневаюсь. Но текст-то – вот он. Не от балды же автор закорючки эти ставил.

– Не от балды, – согласился Эдик. – Текст явно на слова разбит, а вот тут, тут и вон там – вишь? Тычки такие с черточками? Это на предложения делили, похоже.

– Может, просто до нас никто такого не находил? – встрял Пашка. – Есть же потерянные языки. Манускрипт Войнича вон до сих пор не расшифровали.

Карартынян фыркнул. Он хотел съязвить что-то в ответ, но Михаил Петрович его опередил:

– Кто знает, Паш. Пока возраст не установим – можно только гадать. А на сегодня давайте закругляться, отдохнуть надо.

На обратном пути профессор согнал всех практикантов в кучку и быстро оглядел каждый шурф. Кроме камней и кусков строительного мусора, разведка ничего не принесла, что несколько расстроило Михаила Петровича: он явно надеялся на новые находки.

Наскоро поужинав и умывшись, все завалились в домики. Володя и Сергей, второй сторож, сначала заперли ворота к котловану, а потом еще одни, на самом въезде. Пашка не особо понимал, зачем разделять жилище строителей и саму стройку – чтобы ночью не работали, что ли? Но лезть с вопросами к сторожам не стал.

Михаил Петрович завалился спать первым, Паша тоже юркнул под одеяло, погасив свет. Карартынян лежал на койке, задумчиво уставившись на выключенную лампочку. Хоть он и старался не подавать виду, но вечером Эдик явно погрустнел. Наверное, подумал Пашка, его уязвило, что он не распознал этот текст. Такой опытный и всезнающий, а здесь… Ничем не помог. Да, наверняка это его взбесило.

Думая про плиту, Пашка провалился в сон. Снились залитый лунным светом лес и одетый в шкуры суровый тунгус, который шел открывать дверь в царство мертвых. Но,