Самая страшная книга 2014-2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Слушал час, слушал два. Ровное шипение не смолкало. Белый шум гарантировал, что в ближайшие сутки в жизни Кирилла точно ничего плохого не случится.

Так и повелось: едва придя домой, он включал радиоприемник, спрятанный под его столом за рюкзаком и спортивной сумкой. Приемник всегда был настроен на одну и ту же частоту. И на ней звучало лишь тихое шипение – Кирилл предусмотрительно скрутил громкость почти до минимума, чтобы родители не слышали и не задавали вопросов.

Наверняка это было ненормально. Но над причинами и определениями своих действий Кирилл пока еще не задумывался. Со включенным приемником оказалось проще жить. Кириллу важно было знать, что на той самой частоте ничего больше не передают.

Так прошло больше двух лет. Ему исполнилось тринадцать. У него почти исчезло заикание. Иногда он забывал включать приемник, и вообще давний случай в старой квартире уже изрядно смазался в памяти, хотя Кирилл регулярно забегал навестить бабушку, причем все чаще, – об этом просили родители. У бабушки начались проблемы с памятью. Она могла полдня кружить по квартире, ища очки, которые положила на телевизор. Зачем-то принималась искать вещи, выброшенные или проданные много лет назад, – например, однажды стала расспрашивать Кирилла, где стоит дедова радиола. Порой она даже забывала, что дед умер. Отец беспокоился и просил сына регулярно навещать ее после школы.

Однажды Кирилл пришел домой, закинул, как обычно, рюкзак под стол, и там глухо стукнуло: упал набок приемник. ВЭФ Кирилл не включал уже больше недели и, что приятно, нисколько не переживал об этом. Он даже собрался убрать старый приемник в стенной шкаф, но напоследок решил все же убедиться, что на той самой частоте по-прежнему ничего не передают. Может, много лет назад жуткая передача «РПД-118» ему вообще приснилась?..

Как обычно, приемник издал монотонное шипение. Кирилл уже подумал было выключить его, но тут наступила тишина. Приемник наконец сломался? Но вот послышались писки приборов, какие-то позвякивания и шуршание – все то, что можно услышать, если микрофон находится в помещении. И легкий треск помех.

Выключить? Или все-таки дослушать до конца?! Кирилл бросился под стол к приемнику, ударившись макушкой о столешницу. Уже зазвучал знакомый металлический голос:

– Я – РПД сто восемнадцать, я – РПД сто восемнадцать. Кир. Константин, Иван, Роман. Двадцать один двенадцать. Кровосброс. Двадцать два часа. Константин, Роман, Ольга, Василий, Ольга, Сергей, Борис, Роман, Ольга, Сергей. Двадцать два. Прием.

Кирилл замер на полу рядом с приемником. Его будто придавило многотонной свинцовой плитой. Все взаправду. Это не сон. «Двадцать один двенадцать» – то есть двадцать первое декабря – уже завтра. Вот и приехали…

В течение ближайших двадцати двух часов – или по их истечении – должно было случиться что-то ужасное. Как рассказать об этом родителям, Кирилл не знал. Что вообще делать – не знал. И поэтому остаток дня просуществовал в каком-то выключенном режиме, едва слыша, когда к нему обращались («Ты не заболел, Кирь?»), а в сознании бессмысленно скакала туда-сюда, как мячик для пинг-понга, мысль: «Что делать, что делать-то?!» Дальше была ночь в муторной полудреме, затем – школа, где Кирилл схлопотал две двойки, не решив задачу и не прочитав стихотворение. Утром, за завтраком, он даже не сумел попросить родителей быть осторожнее – не хватило духу.

Пока еще ничего не случилось. Вроде бы. У Кирилла уже был его первый сотовый телефон, кнопочный, и он каждую перемену с трудом удерживался, чтобы не начать панически названивать родителям, проверяя, живы ли они.

После школы Кирилл должен был зайти проведать бабушку. Он брел по обочине, загребая ботинками снег, слушал громыхание поездов и впервые в жизни серьезно, тяжело, совсем по-взрослому подумал, что, наверное, хочет умереть, чтобы все это не продолжалось, чтобы просто не знать, что там дальше-то будет и что означает проклятое «кровосброс». Например, можно не пойти к бабушке, а подняться на железнодорожную насыпь…

Но к бабушке он все-таки пришел. Открыв ключом дверь, услышал привычные телевизионные голоса с кухни.

– Ба, привет!

Никто не откликнулся. Кирилл стащил мокрые от снега ботинки и направился на кухню. Выпуклый глаз старого, советского еще телевизора привычно дергался от помех, рябя пестрой картинкой сериала. Кисли бурые тряпки в забитой раковине. А пол кухни был сплошь залит —

«Кровосброс»

– кровью. Во всяком случае, так Кириллу показалось. Вытертый линолеум, сплошь в красных разводах, был изгваздан бурыми ошметками, похожими на куски внутренностей, вперемешку с зеленоватыми осколками. Кирилл чуть не сел, привалившись спиной к холодильнику. Наконец сообразил, что пахнет на кухне совсем не кровью, а чем-то уксусным. Он наклонился, вымазал палец в жиже, понюхал: томаты. Бабушка разбила банку с консервированными помидорами, когда искала что-то в шкафу, встроенном в нишу под окном и сплошь заставленном всякой всячиной, как все в этой квартире.

– Сапоги меховые ищу. – В коридоре показалась бабушка с табуреткой в руках. – Куда только задевались?

Кирилл, от испуга слабый до полуобморока, хотел сказать, что нечего было заваливать чем попало всю квартиру (так часто говорила мама, не любившая сюда приходить), но вместо этого вытащил из раковины тряпку и бросился вытирать тошнотворный пол.

– Да, Кирь, вытри тут. А я пока на антресолях посмотрю.

Антресоли здесь были отдельным филиалом барахольного ада. Огромные, как ангар, они занимали почти весь потолок в коридоре. Забил их под завязку еще дед, и за несколько лет после его смерти отец так и не собрался разгрести эту примостившуюся под потолком свалку. Почему бабушке взбрело в голову искать сапоги именно на антресолях – загадка мглистого старческого разума. Кирилл даже подумал остановить ее. Честно – подумал. Но не успел. Надо было сначала убрать на кухне. И пока он размазывал по полу тряпкой помидорную жижу, в коридоре раздался чудовищный грохот вперемежку с рассыпчатым звоном.

Стекло. Целая стопка стекла для книжных шкафов. Десятилетия назад дед, бестолковый, надо признать, хозяин, упаковал стекло в оберточную бумагу и умудрился загрузить на антресоли поверх многочисленных коробок с обувью. За минувшие годы бумага отсырела из-за протечек с чердака и истлела, расползлась в лохмотья, и когда бабушка, про стекло, разумеется, забывшая, а то и вовсе не знавшая, потащила обувные коробки на себя, то целая лавина стекла обрушилась прямо ей в лицо и вонзилась в шею.

Но все это выяснилось позже. Сначала Кирилл в панике бегал туда-сюда по залитому кровью (настоящей нестерпимо красной кровью, липко чавкающей