Побег из СССР - Дато Турашвили

Тбилиси и Грузия разделились. Некоторых это искренне возмутило. Никто точно не знал деталей, и власти при помощи прессы и телевидения срочно начали формировать желаемое общественное мнение. Уже тогда в Грузии были сильны антисоветские настроения, и часть населения защищала и даже оправдывала угонщиков. Поэтому полностью контролировавшее масс-медиа правительство решило создать им имидж монстров и бандитов еще до того, как началось следствие. Кроме телеагитации, власти прибегли и к испытанному большевистскому способу, давно уже ставшему привычным, – повсеместно проводились собрания, на которых трудящиеся осуждали угонщиков и принимали резолюции с требованием сурово покарать бандитов и предателей. Именно это и было главной целью – ответственным за предстоящий кровавый приговор должен был стать сам народ, а не правительство. Тогда еще никто даже не представлял, до какой степени суровым по отношению к молодым людям может оказаться советский суд, хотя часть общества уже знала, что советская власть никого не щадит, и угонщиков, в назидание другим, ждет суровая кара.

Конечно, для этого вовсе не надо было собирать неопровержимые улики – главным для советского суда было решение правительства, а не факты и аргументы, но над некоторыми вопросами подумать все же пришлось. Например, в ЦК долго думали, кого объявить главарем террористической банды и на кого возложить эту ответственность. Рассматривалось несколько вариантов, среди них и были родители угонщиков, но, в конце концов, сделали оптимальный для властей выбор. Через две недели после неудачной попытки угона самолета по обвинению в руководстве бандой арестовали монаха Тевдоре. Его даже не было на борту того злосчастного самолета, но для следствия и для властей это было не важно. Главным для правительства Грузии было то, что на суде предводителем банды назовут монаха, духовное лицо. Так грузинской молодежи и обществу в целом продемонстрируют, чем заканчивается интерес к вопросам религии.

Со дня неудачной попытки угона монах Тевдоре в одиночестве горячо молился за погибших в самолете. Молился он и за спасшихся, и когда вопрос о его аресте был решен, он не стал скрываться и так, в молитве преклонив колени, встретил в убеленном снегом монастыре сотрудников милиции и КГБ.

– Вы арестованы! – сказали монаху, который при этих словах лишь улыбнулся.

Один из сотрудников КГБ решил, что эта улыбка оскорбительна для советской власти и так, чтобы слышали остальные, грубо одернул монаха.

– Чего ржешь?!

Отец Тевдоре ничего не ответил молодому и чересчур усердному кагебешнику, он лишь протянул правую руку в сторону кельи:

– Там у меня книги и личные вещи, я их возьму.

– Тебе они не понадобятся, – ответил теперь уже другой сотрудник.

Когда его выводили с монастырского двора, монах вспомнил Дато, вернее, тот день, когда в последний раз видел друга, покончившего с собой и сейчас больше других нуждавшегося в его молитвах…

Монаха, который знал, что нельзя выдавать тайну исповеди, сразу отвезли на допрос прямо в тюрьму КГБ, но комната, в которой его ждал следователь, располагалась очень низко и далеко. Поэтому отца Тевдоре так долго вели по подземному коридору, что, войдя в комнату, монах уже почувствовал усталость. Подумал он и о том, что человек, сразу предложивший ему присесть, следователем не является. Первая его фраза тоже не походила на допрос.

– Наверное, сильнее, чем других, эти выродки обидели все же тебя…

– Простите, но я вас не понимаю.

– И я не понимаю, как можно было отстранить от дела главаря.

– Я не был их главарем, я их духовный наставник…

– Какая разница, духовный наставник, или личный священник, главарем банды все назвали тебя…

– Удивительно.

– А меня, думаешь, не удивляет, что главаря от дела отстранили?

– Простите, но я вас действительно не понимаю.

– Говорю же, я не понимаю, что это за понты – кинуть главаря. Человек старался, подготовил все на отлично, а как дошло до дела, эти выродки решили лететь без тебя…

– Я никуда и не собирался лететь.

– Какое это имеет значение, они должны были хотя бы сказать. В конце концов, главарем и мозгом банды был ты.

– Я монах.

– И я о том же, вот ты монах, а кинули тебя, как ребенка. Вот хотя бы за это ты и должен строго с них спросить…

– Не знаю, о чем это вы.

– О том, что должен потребовать ответа с них, брат. А то выглядит, что они и по-мужски и по-всякому перед тобой прокололись.

– Я же уже сказал: я никуда не собирался. Они это хорошо знали, почему же должны были говорить, когда и куда собирались?…

– Когда идешь на расстрельное дело, надо же хотя бы субординацию соблюдать!

– Чей расстрел вы имеете в виду?

– Всех, кого следует расстрелять.

– Они же никого не убили.

– Половину самолета прикончили, столько невинных людей погибло…

– Но они же никого не убили.

– А тех людей кто убил? Я что-ли?

– Я этого не говорил. Но вы наверняка знаете, что в пассажиров стреляли не они.

– Что ты за монах такой? Людей на серьезное дело послал, так надо было хотя бы спросить, что они сделали.

– Я никого никуда не посылал, я был категорически против, я и сейчас против любого насилия…

– Угон самолета у тебя в монастыре планировали, у нас много подтверждающих документов.

– Немыслимо.

– Мы тоже считали немыслимым, чтобы вы такое планировали, причем в монастыре. Может, ты еще скажешь, что они к тебе и не приходили вовсе?

– Я и не пытаюсь отрицать, они действительно часто приходили ко мне в монастырь…

– Ну и зачем они приходили так далеко, разве в Тбилиси мало церквей?…

– По воле Господа и в Тбилиси много храмов, но им нужен был духовный наставник, так же как и любому из нас…

– Наставник – это тот, кто планирует угон самолета?

– Наставник – это человек, который помогает другим в поисках истины.

– Хорошую же истину ты помог им найти. Наверное, перед расстрелом только тебя и будут вспоминать…

– Они же не убивали пассажиров! Не было еще ни суда, ни приговора, а вы…