Измена, сыск и хеппи-энд - Светлана Гончаренко

Оставив прощальные отпечатки двух пальчиков в отделе фиксации и регистрации (именно так в “Грунде” победили несанкционированные отлучки бездельников заодно с приятельским враньем о том, что “он где-то здесь”), Вика сбежала с мраморного крыльца знаменитой фирмы и привычно устремилась к “Спортсервису”. Сегодня она не собиралась никем прикидываться. Белоснежно-стеклянный парик был упрятан в самый темный угол шкафа, подальше от Анютки. Вика шла по улице пешком и отметила, что день за последнюю сумасшедшую неделю заметно удлинился. Небо теперь было арбузно-розовым, а тогда, когда она нарядилась Ханумой и впервые пошла в разведку, густо синело по-вечернему. Сегодня вообще все было по-другому. Сегодня Вика шла на свидание.

Ни деловым, ни любовным это свидание назвать было нельзя. На знакомой парковке недалеко от “Спортсервиса” (часть луж там уже успела подсохнуть) стоял аккуратный “Москвич”, а рядом маячили очки и серая куртка Юрия Петровича Гузынина. Когда Вика решительно повернула к “Москвичу”, на губастом лице Гузынина изобразилось недоумение. Он суетливо забрался в кабину и повернулся к Вике своей ненарядной спиной.

— Юрий Петрович, здравствуйте! Вы что, уезжать собрались? — издали закричала Вика, прибавив шагу. Она испугалась, что он сейчас ни с того ни с сего укатит — все-таки странноватый тип. Гузынин выглянул из “Москвича” и прояснился лицом:

— Ах, это вы! Я снова вас не узнал. Гляжу, какая-то дама очень некстати скачет прямо ко мне. А это вы! Извините.

Вика пожала плечами и уселась рядом с Гузыниным на переднее сиденье.

— Неужели меня так трудно узнать? — недовольно спросила она.

— Представьте себе! Я вас третий раз вижу, и всякий раз вы на себя не похожи. Совершенно другое лицо! И даже фигура. Вы прирожденная актриса. В драмкружке случайно не занимались?

— Я в детстве немного мечтала… о кино, — призналась Вика. — Но позже нашла, что это блажь. Все мои подружки мечтали о том же, а я видела, что они неказисты и бездарны. Ну, значит, и я такая же. Зато мне легко давался английский — чего же еще мудрить? А вот теперь я чувствую, что у меня есть задатки…

— Еще какие! — подхватил Юрий Петрович с энтузиазмом. — Вчера вы такой уродиной были — вспомнить страшно!

— Не будем о вчерашнем, — сморщилась Вика. Ее покоробила бестактность этого чурбана. — Впрочем, нет, постойте! Вы-то после вчерашнего как себя чувствуете? Когда вы сейчас при моем приближении вдруг в машину полезли, я было подумала, не сдвиг ли вчера у вас произошел? Со страху?

— Сдвига нет, а вспоминать неприятно, — вздохнул Юрий Петрович. — Морда у этого чудовища раза в три больше моей. Глаза злобные, с этакими кровавыми белками, жар из пасти, как из печки. И слюни капают. Бр-р! Спасибо, что вы мне на помощь пришли. И как вы не боялись? Мне кажется, даже хозяин, полоумный этот старик, что только через полчаса дотащился с поводком, боится этой твари. Собака Баскервилей!

— Обыкновенный мастифф, — равнодушно сказала Вика. — Я с ним спокойно поговорила, отвлекла, и он вас оставил в покое. Вот когда он за вами гнался, действительно все выглядело как в кино. Именно как в “Собаке Баскервилей”. Зачем же вы там бежали, да еще и подскакивали высоко, и ногами дрыгали? Собаки этого не любят!

— Откуда мне было знать, что там собака болтается. Выскочила прямо как из преисподней. Сильная ведь, гадина, как хороший мужик. Вспомнить страшно!

Юрий Петрович приподнял очки на лоб и помял пальцами веки. Казалось, что таким образом он хочет стереть воспоминания, прилипшие, словно соринки:

— До чего бывают омерзительные собаки!

— Вы сделали то, что мне вчера обещали? Вы поговорили с женой? — неожиданно серьезно спросила Вика. Она застала Гузынина врасплох: он замолк на полуслове, а глаза за толстыми стеклами очков помертвели. Он будто увидел что-то пострашнее мастиффа.

— Видите ли, — начал он минуту спустя совсем другим, слабым голосом, — я много думал об этом. Не все так просто. Как я могу выдвигать подобные оскорбительные подозрения…

— Да какие подозрения! — возмутилась Вика. — Это абсолютная правда — голая, гадкая, но правда. Об этом весь “Спортсервис” знает. Весь, до последней уборщицы! Поинтересуйтесь!

— Как? Вы говорили с уборщицами о глубоко личных переживаниях моей жены? Доверились сплетням посторонних, неосведомленных людей? Мне хочется вымыть руки после общения с вами!

— Хоть ноги помойте! — не на шутку разозлилась Вика. — Когда я вас вчера увидела с биноклем, то решила было, что у вас кое-какие мозги есть. Ну зачем вы вчера брали с собой пионерский бинокль?

— Я верю своей жене! Глубоко верю. С ней могло произойти какое-то несчастье. Недоразумение! Ее могли шантажировать…

— Принудить, — ядовито подсказала Вика.

— Да, и принудить! Если ваш муж занимает какую-то должность в этом треклятом “Спортсервисе”, если он непосредственный начальник Лоры… Он мог потребовать близости под угрозой выговора и даже увольнения. Мог!

— Это Пашка-то? Да он наивен, как голубь. Им вечно друзья вертят, как хотят. И начальники. Заставляют по ночам работать!.. Впрочем, как выяснилось, не они заставляют… Все равно! Ваша жена хищница. Она первая набросилась на него! — парировала Вика. Гузынин грозно сопел:

— И вы защищаете своего мордоворота? С его тупым порочным взглядом? С этим недочеловеческим оскалом? Я даже удивляюсь, как вы — а сегодня я убедился, что вы очень миловидная женщина — могли выйти замуж за такого орангутанга!

— У него прекрасная душа! Он сильный! Он красивый! Зато вы безобразны во всех отношениях. Вот как за вас кто-то замуж вышел — действительно странно! — выпалила Вика и расплакалась. Вернее, начала расплакиваться — голос дрогнул, и горючие роднички пробились в уголках глаз. Но мысль. что вот-вот грубая соленая влага потечет по ресницам и тонко тонированным щекам, а потом придется еще и сморкаться, ужаснула Вику. Она тут же растопырила ресницы гримасой удивления, вскинула подбородок, задышала глубоко и ровно, и вот слезные роднички, взбурлив было, иссякли и сцедились туда, откуда только что поднялись — в измученную Викину душу.

Ничего этого Юрий Петрович не понял и испугался:

— Простите меня ради Бога, — покаялся он. — Я не хотел вас обидеть. Слез я видеть не могу. Поэтому, мне кажется, лучше нам больше не встречаться. Я не стану огорчать свою жену и по вашему наущению стыдить и отчитывать ее. Я люблю ее, люблю нашего сына безумно и не намерен рисковать счастьем семьи по вашей прихоти. Вы чего-то себе напридумывали — у вас богатое воображение, у вас сценический дар. Я все это понимаю. Но вы должны оставить в покое нашу семью, где всегда царили мир и доверие. Попробуйте понять, что…

— Пожалуйста, полюбуйтесь! — сказала Вика сырым, жалким голосом и кивнула в сторону “Спортсервиса”. С крыльца как раз спускались Пашка и Лариска — не вполне в обнимку, но достаточно тесно примкнув друг к другу. Лариска, конечно, разинула свою улыбку в сторону Пашки, а тот ответно сиял, хотя был довольно бледен. Но к удивлению Вики, в “Сааб” Пашка загрузился в одиночестве и резко рванул с места. Лариска торопливо засеменила в сторону остановки маршруток. На минуту она остановилась, загнула ногу, чтоб посмотреть на подошву — очевидно, наступила на что-то нехорошее — и вдруг по касательной ее взгляд упал на рыжий “Москвич”. Сначала она непонимающе нахмурилась, а затем подпрыгнула от радости. С криком “Юрашка!” она ринулась к “Москвичу”.