Верная жена - Роберт Гулрик

Тони Моретти съел три дюжины устриц. Затем один из дородных официантов подошел к нему и прошептал что-то на ухо. Тони улыбнулся и кивнул. Он медленно и вяло поднялся, словно кот на солнце, и проследовал к фортепьяно в углу зала. Он ничего не сказал, не обернулся, просто уселся за инструмент и уставился на клавиши. Стало тихо. Дамы отложили вилки. Сквозь вуаль шляпы Кэтрин глядела на Тони, словно на черно-белую фотографию — белая кожа, черные волосы. Наконец он поднял руки и заиграл.

Это была популярная песня, которую он исполнял медленно и печально, будто впервые. Нотам, таким легким и незначительным, он придавал вес и резонанс, что звучало совершенно по-новому и казалось его изобретением. В его игре было что-то мелкое, но одновременно величественное. Небольшой бриллиант, любовное изобретение. Он играл так, словно до каждой ноты можно дотронуться, взять в руку как ртуть, прикоснуться к невозможному. Он совершал маленькое волшебство.

Когда Тони закончил, раздались аплодисменты, но он не обратил на них внимания, просто взял свою трость и встал. Печальная музыка отразилась на его лице. Должно быть, он тысячу раз репетировал перед зеркалом это застенчивое выражение.

Моретти ощупал галстук, посмотрел вниз на пол ресторана и медленно направился к двери, все так же опустив голову. Посетители вернулись к еде; дамы через плечо бросали на Тони восхищенные взгляды. Судя по всему, официанты не стали выписывать ему счет. Возможно, его короткого музыкального исполнения было достаточно. Подойдя к столу Кэтрин, он остановился, нагнулся и разворошил опилки на полу серебряным концом трости.

Кэтрин заволновалась. Мэллой и Фиск умышленно отвернулись. Спрятали в карманы свои блокноты. Тони Моретти поднял влажные глаза и посмотрел на Кэтрин.

— Вам помочь? — произнесла она, слегка задыхаясь, поскольку в ее легких не хватало воздуха.

— Я потерял булавку для галстука. Бриллиантовую, подаренную мне человеком, которого я любил. По-моему, я видел ее здесь. Вы не видели?

— Нет. Я ничего не заметила.

— Ну что ж. Значит, пропала. А вы, наверное, в трауре?

Изумившись его развязности, Кэтрин метнула нервный взгляд на Мэллоя и Фиска. Те уставились на свои руки.

— Нет. Напротив, я недавно вышла замуж.

— Надеюсь, счастливо. Со стороны кажется, будто вы кого-то потеряли, так же, как я — свою булавку. Рад, что у вас все в порядке.

— А мне жаль, что вы потеряли булавку.

— Неважно. Совершенно неважно. Это презент одной девушки. Теперь она для меня ничего не значит. Просто не люблю расставаться с вещами.

Тони слегка поклонился и покинул ресторан. Он напоминал лилию, чистую и белую, обреченную на одиночество и смерть. Кэтрин повернулась к Мэллою и Фиску.

— Никогда не поверю, что это сын Труита.

— Мы не ошибаемся. Это тот человек, которого разыскивает Труит, — Фиск печально на нее взглянул, — Он всегда был сыном мистера Труита. В Сан-Франциско. В Нью-Йорке. Он лжец и прожигатель жизни, но он — сын Труита, или человек, которого Труит называет своим сыном. Мы его нашли.

Мэллой, такой же грустный, добавил:

— Он конченый человек.

— И он не поедет домой. Мистер Труит зря потратил столько денег.

— Почему вы в этом уверены?

— Здесь для него много удовольствий, которых он не хочет лишиться. Он пошел в мать. Чересчур изнежен. Аморален. Красивое ничтожество. Труиту он не понравится. Тот не станет терпеть его и пяти минут. Им нечего сказать друг другу, у них нет общего языка.

— Да кому он вообще понравится?

— И все же…

Сердце Кэтрин сильно билось. Она чувствовала музыку в венах, горячившую кровь, словно спиртное.

— Вот именно. Все же.

— Мой муж скучает по музыке. Скучает по сыну. Это его идея фикс. Мы здесь, чтобы воплотить его мечту в жизнь.

Кэтрин очень старалась скрыть свое волнение. Она играла роль женщины, которой велели исполнить сложное поручение, и ничего больше.

— Как мы с ним поговорим? Важно не напугать его. Он должен спокойно выслушать просьбу отца, которая наверняка покажется ему не такой однозначной.

— Мы сделаем это в воскресенье.