Лес Самоубийц - Джереми Бейтс

Хотя в Японии не запрещено употреблять алкоголь в публичных местах, за исключением времени, когда идет Фестиваль сакуры (он же Большая апрельская попойка), таким образом развлекаются лишь иностранцы. Японцы слишком беспокоятся о том, что о них подумают другие японцы. Так что в тот момент, когда я увидел парня, заливающего в себя пол-литра пива, я поднял свою банку в знак приветствия. Он исполнил тот же жест и одарил меня своей устрашающей улыбкой. А в следующий момент он сделал нечто совершенно не японское: подошел и начал с нами болтать. Томо оказался забавным собеседником, мы купили еще по банке пива. Через полчаса откуда-то показалась деваха в ботфортах на огромных каблуках и в мини-юбке. Томо представил ее как Минами и позвал нас продолжить вечер в ближайшем баре. В итоге мы провели несколько часов в компании разгоряченных первокурсниц. Какие-то парни решили, что им очень нравится тусоваться с иностранцами, и взяли на себя миссию поставлять нам текилу в течение следующих двух часов. Все, что я мог вспомнить после этого, — танец в караоке, стилизованном под темницу, и то, что я каким-то образом в два часа ночи приполз в наш гестхауз, где меня встретила на удивление спокойная Мел.

— В эфире «Вечерний Миллер»! — гаркнул я в трубку. — Как дела?

— О, мистер Чайлдс! — раздалось из телефона. — Я был уверен, что ты окажешься вне зоны доступа. Вы уже там, на вершине?

— Мы отложили восхождение. Решили, что собирается дождь.

— В Токио ни капельки не пролилось.

— Тут тоже. Ложная тревога.

Дерек захохотал:

— Ну вы и остолопы! И что вы в итоге делаете?

— Стоим лагерем в Аокигахара Джукаи.

— В Ао… Где?! Погоди, тут Сумико что-то хочет сказать.

Пока Дерек и его пассия (которая работала в «Старбакс» и едва ли достигла возраста согласия) что-то бурно обсуждали, я снова посмотрел на свою руку. Боль притупилась, а на месте укусов образовались круглые белые гнойники. Я тронул один из них пальцем. Странное ощущение. Потом трубку взяла Сумико.

— Итан? Что вы делаете в Аокигахара Джукаи?

— Ночуем.

— Вам нельзя там находиться. Уходите оттуда.

— Мы не можем, тут уже стемнело.

— Там небезопасно.

— Привидения и все дела?

— Осторожнее там. И не пытайтесь что-нибудь оттуда унести, хорошо?

— Почему?

— Потому что. Я просто тебе говорю, что вас там быть не должно.

Ее испуганный голос начинал выводить меня из себя.

— Дай мне Дерека, пожалуйста.

Неясный шум в трубке означал, что аппарат передали из одних рук в другие.

— Лес Самоубийц! Охренеть! Ну и как там? Уже нашли чьи-нибудь тела?

— Слушай, мне тут неудобно разговаривать. Давай я тебе все расскажу, когда вернусь.

— Если вернешься. Шучу-шучу. Давай, до связи.

Я положил трубку. Что стряслось с Сумико? Я знал, что этот лес оставался запретным местом для большинства японцев, но в ее голосе звучал откровенный страх за нашу судьбу. Она действительно верила во все эти легенды, связанные с Аокигахарой? И что это за суеверие про то, что нельзя отсюда ничего забирать? Еще одна фольклорная байка? Будешь проклят за это, или что?

Я подошел к костру.

— Кто это был? — поинтересовалась Мел.

— Дерек. Его девушка решила, что мы чокнутые, потому что разбили здесь лагерь.

— Она, в общем, права.

Джон Скотт спросил:

— Слышал, тебя атаковали муравьи. Как самочувствие?

— Я в порядке.

— Приятно видеть, что ты снова в штанах.

Я заметил, что Нина смотрит себе под ноги, пытаясь скрыть расплывающуюся на лице улыбку. Хорошо, что было уже темно, потому что я почувствовал, как краснею.

— Знаешь, — продолжал Джон Скотт, — я слышал выражение «муравей за задницу укусил», но никогда не встречал никого, кто бы испытал это на себе.

Он улыбался во все тридцать два зубы, и со всех сторон послышались сдавленные смешки.

— Нашли что-нибудь на том конце ленты? — спросил я, чтобы сменить тему. Мне не понравилось быть объектом всеобщих шуток, к тому же меня весьма раздражало то, что кто-то говорил обо мне у меня за спиной.

Джон Скотт покачал головой.

— Она кончилась ничем. Возможно, где-то она соединялась с еще одной лентой, но мы упустили это место. Кто знает…

Я сел возле Мел, и мы приступили к ужину. Каждый достал из рюкзака еду, припасенную в Токио либо купленную на станции Кавагушико. Все то же самое, что у нас было на обед. Джон Скотт раздал несколько банок пива, извиняясь за то, что они теплые. Я отклонил предложение. Пива хотелось, но я не желал чувствовать себя чем-то обязанным Джону Скотту.

Сидеть у костра было уютно, огонь дарил тепло и ограждал нас от окружающей лесной чащи. Мы подкидывали собранные по пути палки и обсуждали все, что обнаружили за день: ленты, одинокую кроссовку, поляну. Джон Скотт, сидя с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой, сочинил целую историю о Юми, полностью в своем стиле. Она была журналисткой, утверждал Джон, и явилась в лес, чтобы написать репортаж о людях, которые совершают самоубийство, и о юрэй. Она планировала провести здесь пару ночей, вот откуда смена белья и предметы гигиены. В какой-то момент Юми столкнулась с мужчиной, который пришел сюда покончить с собой. Это был один из сомневающихся. Она попыталась взять у него интервью, он разозлился и убил ее. Нет, еще лучше, продолжил Джон Скотт. Мужчина решил, что хочет ее. Никто ведь не узнает. Даже если ее найдут. К тому же он все равно собирался покончить с жизнью, так какая разница? Поэтому он ее насиловал целый день, затем повесил на ветке дерева и повесился рядом сам.

— Тада-а-м! Это объясняет все! — гордо заявил Джон Скотт. — Белье и отсутствие тела.

— А что насчет уничтоженных документов? — спросил я.

— Каких документов?

— Ох, черт, — расстроился Томо. — Я тебе не показал.

Он вынул из кармана маленькие кусочки пластика и передал Джону. Бен и Нина склонились над ними.

Джон Скотт присвистнул:

— Вот это телка!

— Да, — согласился Томо. — И зачем такая горячая штучка кончает жизнь самоубийством?

Бен предположил:

— Может быть, это старое фото. Может, после этого она побывала в аварии и ее собирали по кусочкам врачи.

— Или у нее нашли воспаление мозга, — добавила Нина.

Я поглядел на Нину. Она молчала весь день, и мне казалось, она сейчас впервые заговорила по-английски. У Нины были аристократические черты лица: упрямые брови, римский профиль, аккуратный рот. Волосы собраны в конский хвост, единственная прядка спускалась к лицу. Она поймала мой взгляда. У нее были большие коричневые глаза,