Афинские убийства - Хосе Карлос Сомоса

– Нет. Я излагаю только твою точку зрения. Знаешь ведь: кто везде ищет объяснения, рискует их выдумать.

– Никто не мог бы выдумать такой глупости, Крантор. Кто может верить в то, что присутствие здесь этой птицы – часть… как ты сказал… все разъясняющей разгадки?[38]

В ответ Крантор промолчал; он протянул правую руку с гипнотизирующей медлительностью, пальцы с острыми изогнутыми ногтями раскрылись рядом с птицей; затем молниеносным движением он схватил кроху.

– Есть люди, которые в это верят, – произнес он. – Расскажу тебе одну байку. – Он поднес к лицу маленькую головку и, не прекращая говорить, принялся разглядывать ее со странным выражением – не то нежности, не то любопытства. – Когда-то давно я познакомился с одним человеком, посредственностью. Он был сыном не менее посредственного писателя. Человек этот хотел быть писателем, так же как его отец, но Музы не благословили его таким талантом. Так что он выучил другие языки и занялся переводом текстов – это было самое похожее на отцовскую профессию занятие, которое ему удалось найти. Однажды ему принесли древнюю рукопись и велели ее перевести. Он с жаром взялся за это дело и отдавался ему и днем, и ночью. Рукопись была прозаическим художественным произведением, самой обычной повестью, но человек этот – возможно, из-за того, что сам не мог создать вымышленный текст, – захотел поверить в то, что в истории спрятан ключ. И с этого начались его мучения: где скрыта загадка? В словах героев?… В описаниях?… В глубине слов?… В создаваемых образах?… Наконец он решил, что нашел ее… «Вот она», – сказал он себе. А потом задумался: «Быть может, этот ключ ведет меня к другому, а другой, в свою очередь, к третьему, а третий – к четвертому?…» Как миллионы птиц, которых невозможно поймать… – Взгляд Крантора, вдруг ставший напряженным, уперся в одну точку за спиной Гераклеса.

Он смотрел на тебя.[39]

– И что же с ним стало?

– Он сошел с ума. – Губы Крантора под косматой нечесаной бородой растянулись в острой, выгнутой ухмылке. – Это было ужасно: только ему казалось, что он нашел окончательную разгадку, как в его руки попадала вторая, совсем другая, и третья, и четвертая… В конце концов, совершенно обезумев, он бросил перевод и сбежал из дома. Несколько дней он блуждал по лесу, как слепая птица. И в итоге его загрызли звери.[40]– Крантор перевел взгляд на жалкое неистовство крошечного существа, зажатого в его кулаке, и снова усмехнулся. – Это мое предупреждение всем, кто старательно ищет ключи и разгадки: осторожнее, а то, понадеявшись на быстроту своих крыльев, вы и не заметите, что летите вслепую… – Мягко, чуть ли не с нежностью, он поднес острый и тонкий ноготь указательного пальца к маленькой головке, торчавшей у него между пальцев.

Мучения крохотной птички были ужасными, как крики ребенка, подвернутого пыткам в подземелье.

Гераклес с удовольствием глотнул вина.

Когда все окончилось, Крантор опустил птицу на стол жестом игрока в петтейю, ставящего на поле шашку.

– Вот мое предупреждение, – сказал он.

Птица была еще живой, но билась в конвульсиях и неистово пищала. Она два раза неуклюже невысоко подпрыгнула на лапках и, разбрызгивая во все стороны яркие алеющие брызги, затрясла головкой.

Любящий полакомиться сладким Гераклес поймал в пиале еще одну смокву.

Крантор наблюдал за кровавыми поклонами пташки с полузакрытыми глазами, будто раздумывая над чем-то маловажным.

– Красивый закат, – скучая и разглядывая горизонт, заметил Гераклес. Крантор кивнул в знак согласия.

Птица вдруг взлетела – неистовый, как бросок камня, полет – и со всего размаху врезалась в ствол одного из ближайших деревьев. На стволе остался пурпурный след, послышался писк. Потом она поднялась вверх, ударяясь о нижние ветки. Упала на землю и снова взлетела, чтобы вновь упасть, оставляя за собой сочившуюся из пустых глазниц кровавую гирлянду. После нескольких бесполезных прыжков она покатилась по траве и затихла, ожидая смерти и желая ее прихода.

Гераклес, зевая, произнес:

– Да, сегодня не очень холодно.[41]

Внезапно, как бы считая разговор оконченным, Крантор поднялся с ложа и произнес:

– Сфинкс пожирал тех, кто неправильно отвечал на его вопросы. Но знаешь, Гераклес, что страшнее всего? Страшнее всего то, что у Сфинкса были крылья – однажды он взлетел и исчез. С тех пор люди испытывают гораздо худшие мучения, чем съедение Сфинксом: не знать, верны ли наши ответы. – Он провел огромной своей рукой по бороде и улыбнулся. – Благодарю тебя, Гераклес Понтор, за ужин и гостеприимство. Мы еще увидимся, прежде чем я покину Афины.

– Надеюсь, – ответил Гераклес.

Мужчина и собака зашагали через сад к выходу.[42]