Месть Крестного отца - Марк Вайнгартнер

— А там, откуда начнется парад?

— Мы держим ситуацию под контролем, сэр.

Они прибыли к месту назначения, в оцепленный квартал недалеко от Таймс-сквер. Посреди Сорок четвертой улицы поставили белую палатку для VIP-персон. Одинокий протестующий с транспарантом давал интервью. Горстка журналистов, сдерживаемых деревянным барьером с полицейскими, смотрела в другую сторону и заметила Фонтейна, только когда он уже почти скрылся в палатке. Слишком поздно приставать с вопросами. Донеслось лишь: «Джонни!» и «А правда, что…»

Фонтейн, мастер увиливать от толп доброжелателей и поклонников, пролетел мимо людей из списка приглашенных — школьных учителей, монашек, бывших одноклассников — и с извинениями поспешил к дочери. Даже Дэнни Ши не получил должного внимания — только равнодушный кивок.

При виде отца Лиза засияла. У него чуть ноги не подкосились от такого восторга.

— Вот так казус! — сказала она, обнимая Фонтейна.

На Лизе была красная водолазка из кашемира и черные итальянские сапоги по колено, которые он купил ей, когда в прошлый раз приезжал в Нью-Йорк.

— Казус?

— Нежил! Что за слово!

— Оно означает «ласкал».

— Я понимаю смысл, пап. Как забавно! Они решили, будто мы влюбленная парочка!

— Да уж. Ты не злишься, или… ну, не знаю…

— Потешно.

Джонни покачал головой.

— Там еще написали…

Лиза махнула рукой.

— Белиберда.

— Джо-о-он. — Фонтейна хлопнул по плечу генеральный прокурор. Сбоку от него стоял незнакомый мужчина: судя по манере держаться, полицейский. Северный итальянец. — Рад видеть вас, господин главный маршал, — сказал Дэнни Ши. — Мы было начали волноваться.

Джонни принялся представлять Лизу.

— Мы уже познакомились, — расплылся в улыбке Дэнни, — пока вас ждали. У вас прекрасная дочь, Джо-о-он. — Лиза пожала плечами от смущения. — Как поживают остальные дочурки?

— В районе, где я вырос, люди говорят, «хорошо, как хлеб».

— Хорошо, как хлеб? Никогда не слышал.

— Ничто не сравнится с итальянским хлебом.

— Истинно так! — поддержал Ши.

Он играл на несуществующую публику. Когда-то они с Джонни были друзьями. После выборов — в которых немалую роль сыграл и Фонтейн — семья Ши охладела к нему. Единственной приходящей на ум причиной разлада было итальянское происхождение Джонни. Даже когда у Фонтейна возникли проблемы с Комитетом по азартным играм, он зажал в кулак гордость и спросил, может ли администрация вмешаться и усмирить невадских ковбоев. Джонни набрал нужный номер, Дэнни взял трубку и вежливо и лаконично ответил, что они ничем не могут помочь. Теперь при виде Дэнни Ши и его притворства, будто они по-прежнему старые друзья, Джонни хотелось вмазать слащавому проныре прямо в белые лошадиные зубы.

— А как Джинни и детишки? — спросил Фонтейн.

— Великолепно. Это агент Стивен Бьянки из ФБР.

— Я большой поклонник господина Фонтейна, — сказала Бьянки. — У нас с женой все ваши пластинки.

Джонни записывался почти тридцать лет. Ни у кого не было полной коллекции. Если бы те, кто хвастал об этом, действительно купили все пластинки, у Фонтейна было б столько денег, что Поль Гетти подносил бы ему туалетную бумагу, а король Фарук подтирал задницу.

— Ценю. — Джонни обнял Лизу за плечи. — Благодаря таким поклонникам мои дети сыты.

Дэнни Ши и агент Бьянки расхохотались громче, чем подобало.

Фонтейн как-то читал о Бьянки в газетах: он был помощником начальника ФБР в одном из штатов; кроме него, ни один американский итальянец не дорос до столь высокого положения в Бюро. Джонни удивился такому достижению.

— Мило с вашей стороны принять участие в параде, господин генеральный прокурор, — сказал Джонни. — Неужели в вас течет итальянская кровь?

— Я не мог пропустить такое событие, — торжественно заявил Дэнни Ши. — Это редкая возможность воздать почести трудолюбивому итальянскому народу.

— Камеры снаружи, Дэн, — прервал его Фонтейн. Лиза рассмеялась, в глазах Ши сверкнула злость.

— Думаю, пора начинать, — сказал Ши, хотя никто не давал сигнала. Он направился в начало процессии, к самым высокопоставленным персонам, которые уже появились в толпе. — Долг зовет. Если когда-нибудь понадобится моя помощь, Джо-о-он, дай мне знать, ладно?

— Спасибо. Непременно.

Надо отдать должное Дэнни Ши: это единственный политик, который не избегал Фонтейна. В параде участвовало много желающих занять должность мэра или губернатора на следующих выборах. Членов городского совета собралось больше, чем слабительных таблеток в баночке «Картере пиле», но кто из них зашел поздороваться с Джонни Фонтейном? Никто. И слава богу. У Джонни появилась возможность поговорить со старыми друзьями и выслушать комплименты в адрес Лизы от «непорочной девы» — престарелой учительницы музыки, которая всегда говорила, что Джонни добьется успеха. Снова и снова доброжелатели повторяли, как опечалены протестами; Фонтейн неустанно благодарил их и уверял, будто его это ничуть не беспокоит: умеренная цена за выпавшую честь.

Наконец пришли организаторы. Джонни перекинул через плечо ленту, белую с красными и зелеными буквами.

— Если не хочешь брать меня с собой, — шепнула Лиза и расправила ленту, — я не обижусь.

— Ну что, пошли?

Главный организатор сообщил журналистам, что господин Фонтейн даст короткую пресс-конференцию по окончании парада. После пары громких возражений репортеры разошлись.

Джонни с Лизой заняли место за труппой клоунов на сицилийских тележках и оркестром из иезуитской школы.

Оркестр заиграл марш «Звезды и полосы навсегда».

— Вот это да, я не знала, что Джон Филип Сузу был итальянцем,[14]— сказала Лиза.

— У тебя в сумочке есть аспирин?

Она дала ему пузырек, и отец проглотил четыре таблетки, не запивая. Кивнул в сторону оркестра и потряс пузырьком:

— Не возражаешь, если я оставлю у себя?

Появилась охрана: полдюжины полицейских — двое в форме и четверо в штатском. Все оказались поклонниками. Джонни спросил, отчего такая усиленная защита, но его уверили, что так бывает всегда.

— Всех шишек положено сопровождать, — проговорил самый молодой офицер.

Лиза улыбнулась от смущения.

При повороте на Пятую авеню fox встретили несколько людей с транспарантами, написанными от руки одним и тем же почерком. Лозунги были антиитальянские. Джонни проигнорировал их. Кумир с миллионами поклонников умеет не замечать ненависть горстки сосунков.