Охота на «крота» - Кристофер Дикки

Должен быть другой способ. Что у нас есть? Один четырехдверный джип «тойота» с платформой для 50-миллиметровой пушки, но без оружия. Здесь должно быть еще четыре джипа. Но где они, черт побери? И где часовые? Где все? И почему человек, который в полусне брел от одного здания к другому, был таким расслабленным? Так ведет себя солдат, которому не надо нести охрану. Наверное, Абу Зубаир и большая часть его отряда уехали на остальных машинах. Черт! Что можно будет выжать из этих типов? Что они могут знать? Да ни черта они не знают!

— Абу Зубаир? — спросил я. Нуреддин кивнул. — Здесь? Сейчас? — Я показал вперед.

Он снова кивнул, протянул мне руку и встал. Повесил лук на одно плечо, а винтовку — на другое, затем подал мне знак следовать за ним и побежал вприпрыжку, как марафонец на финишной прямой, направляясь прямо к гниющим трупам. Наверное, он знал что делал, и если я буду держаться как можно ближе к нему и проявлять осторожность, то, возможно, мы пройдем. В противном случае мы оба погибнем или будем искалечены, а потом погибнем. Но если я замешкаюсь, то мне придется ползти дюйм за дюймом, пока не взойдет солнце. Я побежал за ним след в след, двигаясь как можно быстрее, и мне казалось, что я слышу, как у него из горла вырываются какие-то звуки. Низкие. Ритмичные. Не беговая речевка или песня. Молитва. «Проклятие, Нуреддин, неужели ты просишь помощи у Бога?!»

Нуреддин стал передвигаться зигзагами от скелета козы к двум разодранным скелетам канюков, затем к скелету другой козы и потом прямо к маленькому строению, которое, как мне показалось, было мечетью. Похоже, Нуреддин прекрасно знал дорогу к этому месту, и это придавало мне уверенности, но в то же время и пугало.

Мы обошли мечеть на расстоянии около двадцати ярдов и укрылись за длинным рядом ящиков. Каждый из них стоял на каменной подставке, и даже в темноте я узнал наши ульи. Пчелы еще спали, их слабое жужжание сливалось с отдаленным шумом работающего генератора. Мы затаились.

* * *

«Аллах акбар…» Через громкоговоритель, закрепленный над зданием напротив нас, разнесся записанный на пленку призыв к молитве. Ульи завибрировали от звука и ожили. Появились две пчелы, потом еще две, мне на лицо упал луч света. Мы с Нуреддином не шевелясь наблюдали, как жители поселка медленно собирались на молитву. Я насчитал двадцать четыре человека, все они вяло брели к зданию. Я не знал, кто из них Абу Зубаир и был ли он здесь вообще, но один из них хромал, как Бассам Алшами, доктор-палач, тайный осведомитель. Я буду рад встретиться с ним снова.

Нуреддин указал на рюкзак с гранатами, затем — на мечеть. Я кивнул. Мы подумали об одном и том же.

Имам начал свою декламацию. У входа в мечеть стоял единственный полусонный и усталый часовой с «Калашниковым». Он ковырял в носу и рассматривал то, что оттуда вытащил. Больше в поселке движения не наблюдалось. Нуреддин достал из колчана две стрелы и положил одну из них на тетиву. Она попал часовому в плечо — не смертельная рана. Нуреддин вытащил вторую стрелу, прицелился, но потом опустил лук. Часовой упал на землю, извиваясь, как человек, переживший апоплексический удар, но не подал при этом ни звука.

Мы поползли к открытой двери мечети. Пчелы стали сниматься с наших лиц и тел и возвращаться в ульи. Часовой лежал совершенно неподвижно. Его глаза были широко раскрыты, и вблизи было видно, что его сотрясают неконтролируемые спазмы. Нуреддин положил руку ему на грудь, туда, где находилось сердце, и кивнул. Часовой был жив и находился в сознании, но был полностью парализован.

У прихожан во время молитвы существует своя иерархия. Мы знали, что самые влиятельные люди в мечети находятся в первых рядах молящихся. Все стояли на коленях, уткнувшись головой в пол и повернувшись к нам задом. Я выдернул чеку из двух гранат и отпустил рычаг одной. Сосчитав «четыре», «три», «два», я бросил ее в угол помещения рядом с дверью, потом швырнул вторую гранату и отошел назад. Первый взрыв вынес на улицу облако пыли. Наступила тишина, раненые и оглушенные перевели дух. Потом прогремел второй взрыв.

Я посмотрел через плечо. В поселке никто не появился на звук взрывов. Все были в мечети. Нуреддин дал три очереди. Потом еще и еще. Здесь негде было спрятаться. Пять или шесть мужчин в углу мечети были убиты осколками гранат. Все остальные были оглушены, и все, за исключением людей, находившихся в первых рядах, получили ранения. Я бросил третью гранату к выходу. Неудача. Еще одну, но она взорвалась в воздухе. У одного мужчины взрывом оторвало пол-лица, другого бросило об стену, и у него из груди ручьем хлынула кровь. Повесив винтовку на плечо, я наблюдал за каждым из уцелевших, кто каким-либо образом мог дотянуться до оружия. Один из людей в тюрбанах успел снять с предохранителя «Калашников» прежде, чем я остановил его выстрелом в живот. Больше никто не двигался. Около дюжины людей еще могли держаться на ногах. Они медленно подняли руки вверх и встали к стене. На их лицах отразилась смесь замешательства и ярости. Половина из них закрыла глаза. Они молились.

Я боялся, что Нуреддин их всех убьет. Но он был спокоен… так чертовски спокоен, что волосы встали дыбом у меня на затылке.

Я посмотрел на хромого человека. Его лицо было мне незнакомо. Но я ведь никогда и не видел Алшами.

— Hola, — сказал я. Никакой реакции. — Qué tal?[14]— Опять никакой реакции. — Ты не помнишь Гранаду? — Ничего. Может быть, это и Алшами, а возможно, и нет. Он был слишком молод и у него было глуповатое лицо. — Я вернусь к тебе позже.

Бетси.

Мириам.

Один из этих ублюдков знал, где они, и я заставлю этого выродка сделать все, чтобы Мириам вернулась сегодня домой и могла поиграть со своей Барби.

Если я просто спрошу, кто здесь Абу Зубаир, никто не покажет мне его, и чем больше я буду спрашивать, тем упорнее он будет молчать. Я оторвал кусок ткани от одежды одного из трупов и вытер грязь со своего лица. Я хотел быть уверен, что он меня узнает, даже если я не смогу узнать его. Когда я шел вдоль ряда пленных, двое из них отвернулись. Некоторые смотрели мне прямо в глаза, но остальные, похоже, пребывали в молитвенном трансе и вообще не открывали глаз. Не сработало. Я вернулся назад.

— Абу Зубаир? Кто знает Абу Зубаира?

Никто из священных воинов не ответил. Я выпустил очередь в пах темнокожему арабу, который точно не мог оказаться Сала, и он с криком рухнул на залитый кровью пол. Молившиеся все до единого открыли глаза. Двое сделали попытку пошевелиться. Нуреддин уложил одного из них выстрелом в голову. Мы отошли на два шага.

— Абу Зубаир? — Я взглянул на мужчину, который продолжал стоять с закрытыми глазами. Черты его лица показались мне смутно знакомыми. Один из молодых сомалийцев тоже посмотрел на него.

— Вот и отлично. Открой глаза, Сала.

Кожа у него была покрыта оспинами и пятнами от прыщей, и казалось, что длинная, неопрятная борода растет из оспин. Губы — тонкие, нос — широкий и сломан. Только один глаз, левый, блестел жизнью. Другой был серый и мертвый, как израсходованный патрон.